Разве бог имеет право на какое нибудь чувство, кроме жалости?
Трудно быть богом.
Трудно, когда тебя все считают им, а на самом деле ты - просто человек, такой же слабый и уязвимый.
Трудно быть гуманистом там, где гуманисты еще не предположены природой, в этом месиве людей, барахтающихся на нижних ступенях пирамиды потребностей и не то что не стремящихся вверх, даже не думающих взглянуть вверх. Зачем? Нам и так неплохо живется - выпить, поспать, зайти к благородной доне, сломать кабачок-другой: красота.
Самое, конечно, тяжелое - невмешательство, когда ты почти всемогущ и при этом связан по рукам и ногам запретом на прямое воздействие, как Гулливер - тонкими веревочками лилипутов: вроде и смешное препятствие, а с другой - держит намертво. Впрочем, связан не только запретом, но и собственным здравым смыслом - увы, благородный дон Румата не просто борется с желанием вычистить эти конюшни, но и прекрасно знает, чем обернется его вмешательство: за время обучения он прекрасно усвоил, что все такие попытки лишь отворяют раны шире и проливают еще больше крови. И неизвестно, что больнее: попробовать сделать мир лучше и увидеть, что ты сотворил лишь большее зло, или даже не иметь возможности попробовать.
Останемся гуманными, всех простим и будем спокойны, как боги. Пусть они режут и оскверняют, мы будем спокойны, как боги. Богам спешить некуда, у них впереди вечность.
Засланный с Земли Антон ведет себя примерно так же, как вел бы себя почти любой интеллигентный человек: морщится из-за немытых тел, не может спать с кем попало и рубить налево и направо. Иногда думаешь: зачем же авторы так акцентируют на этом внимание? А потом, поразмыслив, понимаешь, что сам бы уделял этому не меньше внимания на месте благородного дона, и это при том, что мы дети другого, куда менее гуманного и открытого века, что уж говорить про Антона.
Сам мир тоже прописан отлично: вроде бы, парой мазков, но эти мазки так органично ложатся на знания о нашем, земном средневековье, что в итоге выходит достаточно живо и ярко - ровно в той степени, чтобы сам мир не становился интереснее действующих лиц. А на лица тут стоит посмотреть, при том, что они тоже обрисовываются не слишком подробно: ласковая Кира, бурчащий Уно с прекрасным сердцем, шумный барон Пампа и скользкий дон Рэба... Дон Рэба - вообще персонаж особый, большую часть текста лишь нависающий серой тенью, этаким Ришелье, а в итоге оказывающийся не таким уж дальновидным и гораздо более скользким типом, чем можно было предположить поначалу.
Замечательная, совершенно замечательная книга, которая, увлекая, незаметно вгоняет тебе под ребра ядовитое лезвие вечных вопросов: имеешь ли ты право? Что справедливо? Что же могут сделать боги?
И вот боги, кажется, могут только уйти.
- Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными... или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.