Посвящается с любовью моей жене, соратнику и соавтору Марине, разделившей со мной все горести и радости погружения в русскую демократию.

© Антон Баков, 2016

© И. Баков, дизайн обложки, 2016

© И. Цаплина, иллюстрации, 2016

Литературный редактор А. Сергиевская

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо вступления

Россия и демократия. Сегодня это кажется почти оксюмороном, и даже сами эти слова, стоящие рядом, вызывают странное двоякое ощущение. Отчасти ощущение горечи, ощущение несбывшихся надежд, ощущение сфальсифицированной истории и искажённой реальности.

А ведь каких-то 30 лет назад, что по историческим меркам совсем немного, Россия получила уникальный шанс измениться. Стать фактически полноценной демократической европейской страной, возможно, лучшей среди равных. Именно тогда в России стартовала перестройка, грандиозная эпоха перемен, начатая первым Президентом СССР Михаилом Горбачёвым, из рук которого эстафетный факел преобразований принял уралец Борис Ельцин, ставший первым Президентом России.

Да, конец ХХ века был своего рода трудным периодом исхода – исхода российского народа из советского рабства, советского египетского плена. Когда СССР, империя, уничтожившая сотни тысяч пассионариев, рухнула. Когда в стране произошёл глобальный тектонический сдвиг и изменилось всё – принципы политической жизни, политтехнологии, экономика, кажется, сама система координат…. Когда произошла своего рода «перезагрузка» государственной системы и смена поколений, причём сознание значительной части молодёжи стало всё больше напоминать отформатированную флешку.

Помнится, поколению сегодняшних тридцатилетних и даже сорокалетних история порой преподавалась весьма своеобразно: с энным количеством «белых пятен», то бишь периодов, осмысление которых оставлялось как бы «за кадром» и «на усмотрение учащихся». Да, рекомендовались отдельные источники информации, диктовались имена историков, но вот ответы на многие вопросы пытливые умы, к сожалению, не получали… Мол, «догадайся сам». У поколения 20-летних, тем более 15-летних, думается, пробелов останется ещё больше… Как будут заполняться эти пробелы?

Что вообще происходило с «демократией по-русски»? Какое общество мы построили? Удалось ли россиянам за минувшие четверть века «выдавить по капле» из себя рабов, преодолев «застарелые болезни» социализма, или же эти болезни, подобно компьютерному вирусу, продолжают уничтожать «файлы исторической памяти» уже в обновлённой России?

И кто они – герои России «эпохи перемен», влиявшие на её жизнь в последние десятилетия? Какую Россию строит нынешний российский президент Владимир Путин? Обладают ли реальной властью российские губернаторы и депутаты? В какие ловушки попадала российская оппозиция?

Ответы на все эти вопросы мы можем найти, если обратимся к первоисточникам, то есть к уникальным воспоминаниям людей, которые принимали непосредственное и активное участие в исторических процессах и могут описать коллизии и перипетии современной российской истории, обычно остающиеся «за кадром».

Среди них особое место занимает известный российский политик, лидер Монархической партии Антон Баков, в «копилке» которого – работа в ряде политических партий, 14-летнее депутатство в российских парламентах, а также участие в выборах губернатора Свердловской области и мэра Екатеринбурга. Рано придя в политику, он принял участие во всех ярких политических начинаниях, которые ныне стали брендами региона, – таких как Уральская республика или движение «Май». Также в его активе – встречи и сотрудничество с рядом известных российских политиков – Владиславом Сурковым, Анатолием Чубайсом, Сергеем Шахраем, Егором Гайдаром, Борисом Немцовым и многими другими. И о них чрезвычайно интересно услышать из первых уст…

А ещё интересно сравнить то, как развивалась демократия в России и на Западе – в тех же США. Но поскольку делать это в режиме монолога показалось довольно скучным, был выбран метод сократовского диалога. Диалога с автором классической «Демократии в Америке» Алексисом де Токвилем. Разумеется, Баков с Токвилем те ещё сократы, но… почему бы нет?

Анна Матюхина, писатель, журналист и первый редактор этой книги

Часть 1.
В диалоге с Токвилем

Равенство и демократия. Может ли чистильщик сапог стать президентом?

Токвиль: «Среди множества новых предметов и явлений, привлёкших к себе моё внимание во время пребывания в Соединённых Штатах, сильнее всего я был поражён равенством условий существования людей. Я без труда установил то огромное влияние, которое оказывает это первостепенное обстоятельство на всё течение общественной жизни. Придавая определённое направление общественному мнению и законам страны, оно заставляет тех, кто управляет ею, признавать совершенно новые нормы, а тех, кем управляют, вынуждает обретать особые навыки. В жизни общества происходит демократическая революция, не сопровождаемая при этом тем преобразованием законов, идей, обычаев и нравов, которое необходимо для достижения целей данной революции. Таким образом, мы получили демократию, не имея того, что должно смягчать её недостатки и подчёркивать естественные преимущества, и, уже изведав приносимое ею зло, мы ещё не знаем того добра, которое она должна дать».

Антон Баков: Токвиль – прежде всего, рафинированный изысканный француз до кончиков ногтей, который впитал если не с молоком матери, то со школьной премудростью идеи свободы, равенства и братства. И вот этот француз приезжает в Америку. Первое, что бросается ему в глаза, – это равенство людей. Стоит уточнить, что он приехал в рабовладельческие США XIX столетия, а значит, в страну, где значительную часть населения составляли чернокожие рабы, которые по определению не имели и не могли иметь никаких прав.

При этом плантаторы были вполне состоятельными и состоявшимися людьми, чей уровень жизни разительно отличался от уровня жизни тех же респектабельных европейских помещиков. Что уж говорить о простых мигрантах, которые прибыли в США налегке, с одним маленьким чемоданом вещей и большой американской мечтой.

Токвиль посетил США в 1831 году. Тогда ещё свежи были воспоминания о споре между владельцем штата Пенсильвания господином Пеном и хозяевами штата Мэриленд баронами Балтиморами. К слову, Пенсильвания была «частной лавочкой» этого замечательного господина Пена и его наследников, пока он не продал её обратно британской короне.

Но всё познаётся в сравнении, и очевидно, что по сравнению с Францией после реставрации Бурбонов США многим казались страной равенства. Таковыми они и вошли в историю в значительной степени благодаря Токвилю. Меня же, как выходца из куда более эгалитарного, чем американское, постсоветского общества, шокировало как раз грандиозное неравенство в США – как современное, так и существовавшее в 30-е годы XIX века.

Возможно, колониальная элита и лишилась части властных рычагов в результате революции, но зато она получила огромные имущественные выгоды. И, так или иначе, правящий класс американского общества по-прежнему составляли они, белые и сытые богатые рабовладельцы. Конечно, вся та «мелкая рыбёшка», которая «приплыла» в Америку в поисках новой жизни, никоим образом не могла претендовать ни на какое равенство с ними.

Потом США продолжали развиваться, а неравенство возрастать. Так что сегодня Америка – одна из самых поляризованных по имущественному положению людей стран, что, впрочем, не мешает ей оставаться символом свободы и возможностей, а также крупнейшей в мире демократией.

В России всё происходило «с точностью до наоборот»: когда в нашей стране не было демократии, у нас было достигнуто почти реальное равенство. Просто особо делить народу было нечего, кроме, разве что, «своих цепей».

Разжигающие социальную зависть автомобили-иномарки и возможность регулярных выездов за рубеж «для всех» во времена СССР, естественно, отсутствовали. Даже когда представители нашей партноменклатуры жили в довольно скромных по нынешним меркам особняках, то это были всего лишь госдачи, которые, как известно, принадлежали государству, и их реальная передача наследникам была крайне затруднена. Можно сказать, что единственной привилегией советского начальства в эпоху отсутствия частной собственности было то, что у него имелось чуть больше прав по временному, пусть и пожизненному, владению чем-либо.

При этом обычные советские граждане не были собственниками, к примеру, даже своих убогих садовых участков, потому как те тоже принадлежали Родине. Мы были членами коллективных садов и добросовестно обрабатывали свои четыре сотки земли. Однако и та нехитрая растительность, ради которой мы каждое лето «убивались» на огородах, была в некотором смысле подконтрольна всесильному Левиафану.

Доходило до абсурда: далеко не во всех коллективных садах можно было выращивать яблони или груши, где-то только картофель и морковь. Даже кролики, как ни смешно, были «поднадзорны»: владелец «сверхнормативной» третьей крольчихи мог не только потерять её в результате конфискации, но и отправиться в ГУЛАГ за мифическую попытку реставрации капитализма!

Зато мы могли построить на своих участках уютные «социалистические» домики. Но только летние, холодные и маленькие, ибо не дай Бог, чтобы у наших жалких домишек появился второй этаж – это уже считалось бы буржуазным излишеством и роскошью! Более того, обмерялись веранды и подвалы, если они, конечно, были в наличии. В общем, власть держала руку на пульсе – и держала крепко, чтобы никто не высовывался выше картофельной ботвы. Впрочем, мало кто и стремился подняться до более «высокого», а потому опасного уровня.

Квартиры также были государственными, один из обитателей жилья обычно выступал как квартиросъёмщик. Даже выражение бытовало такое – «ответственный квартиросъёмщик». Видимо, подразумевалось, что имеется некий доброхот, который по-честному так платит за квартиру. А все остальные жильцы, если следовать этой логике, были вроде как безответственными. Только на закате советской власти появились кооперативные дома, в этом случае можно было стать членом кооператива по строительству жилого дома и даже совладельцем собственной квартиры.

В сущности, имущественный идеал советского человека включал в себя весьма примитивную, но устойчивую триаду «квартира-машина-дача». Сколько же всё это стоило? Да, в общем, не так уж много, особенно в конце эпохи застоя. К примеру, я, к своему 25-летию, ещё в самом начале 90-х умудрился выполнить и даже перевыполнить тот план, который не удалось реализовать моим родителям-инженерам за всю их трудовую жизнь. Я купил за две тысячи долларов «трёшку» в старом «сталинском» доме, ещё за полторы тысячи долларов сад с почти двухэтажным «мансардным» домиком возле озера Балтым, а за две-три тысячи долларов – «девятку». Так что тогда за семь тысяч долларов США можно было полностью «упаковаться» – и глубоко задуматься, ради чего жить дальше, если главные цели в жизни уже вроде как достигнуты?

А потом мир перевернулся: цены росли, миллионы бывших советских людей удовлетворили свои базовые потребности и выяснили, что уровень имущественного неравенства может варьироваться чудовищным образом. Робко выглянувшие из-за ставшего тюлевым и ветхим «железного занавеса» граждане обнаружили, что помимо «дачи, квартиры, машины» в мире существуют ещё яхты, частные самолёты, виллы с бассейнами, зарубежные курорты и прочие «искушения для искушённых».

В середине 90-х у амбициозных бывших м. н. с. кружились головы от успехов, а потом и попросту «съезжала крыша». Они, люди, которые при советской власти были обречены десятилетиями делать карьеру с муравьиной скоростью, могли запросто стать владельцами заводов, газет и пароходов. С тех пор неравенство зашагало по России семимильными шагами, как и в великой заокеанской «стране возможностей».

В США любят говорить, что чистильщик сапог может стать президентом. Да, в Америке чистильщик сапог действительно имеет шанс на это. Но не любой, а обладающий уникальными способностями и личностными качествами, благодаря которым уже заложенный от природы талант, будто огромный поршень, может вытолкнуть гражданина на социальный «верх».

Так что пресловутое американское равенство существовало в основном в фантазиях г-на Токвиля. Точно так же и наша нынешняя демократия подтверждает, что равенство не только не связано с ней, но и прямо ей противоположено. Ибо всё, что сегодня мешает развитию демократии в России, – пережитки того самого социалистического равенства, при котором сформировались три поколения россиян.

Вообще «бывшие советские» с большим трудом переходили на капиталистические стандарты потребления. К примеру, лишь в «нулевые» годы, будучи уже вполне состоявшимся и небедным человеком, я позволил себе квартиру, которую не смог бы приобрести в Советском Союзе, и построил капитальный дом за городом, который был бы невозможен в эпоху СССР.

Причём моё «нестяжательство» диктовалось исключительно воспитанием: ещё в 90-е я был достаточно богатым, но абсолютно советским человеком. Я думал: «А зачем вообще всё это надо, все эти „навороты“ и излишества?» Так что шаг вперёд по «пути стяжательства и приобретательства», как это называли мои учителя-коммунисты, стоил мне большой внутренней борьбы. И если бы не жена и не дети, то я бы её проиграл.

Благодаря ельцинской политике сокращения депутатского корпуса людей в органах представительной власти становилось всё меньше и меньше, а их отбор сделался гораздо более жёстким, чем раньше.

Первоначально же, до разгона Советов в октябре 1993 года, во власть приходили, помимо прочих, и простые люди, причём среди них, действительно, порой встречались настоящие «слуги народа»! Правда, это касается только одного «горбачёвского» созыва. До прихода Горбачёва депутаты служили КПСС ещё более старательно, чем нынешние единороссы служат Путину.

В перестройку в ряде крупнейших городов страны мы на очень короткое время получили если не реальную демократию, то хотя бы демократические парламенты. И пусть исполнительная власть, суды и правоохранительные органы, т. е. реальная власть, остались в руках коммунистической номенклатуры, «разгул демократии» изрядно напугал «верхи».

Для того чтобы «сломать о колено» митинговую, разноголосую и критически настроенную среду, смесь пассионариев из низов и окрылённой надеждами интеллигенции, Ельциным был принят указ, который резко ограничил количество депутатов. Это произошло уже после 1993 года, когда расстреляли протестный парламент. Так сказать, БНЕ сделал «контрольный выстрел» не только в демократию, но и в самих демократов, вытесненных со всех государственных постов и превращённых в маргинальную «демшизу».

В итоге депутат стал чем-то вроде редкого животного, отягощённого огромным избирательным округом и, образно говоря, занесённого в Красную книгу. Демократия в этих условиях, естественно, стала «предметом роскоши». Само собой, проводить самостоятельные предвыборные кампании в России могли себе позволить только или очень богатые люди – или люди, обладающие огромным административным ресурсом. Что примерно одно и то же, потому что, как известно, власть и деньги обычно идут рука об руку.

В России есть много примеров, когда богатые люди становились большими чиновниками и – когда большие чиновники превращались в очень богатых людей. Именно на этих людей, а вовсе не на наивный народ, который «поднял его на щит», и сделал ставку Ельцин.

Времена менялись – и менялись стремительно. Если когда-то мы выбирали Областной совет из 250 членов, то первая Областная дума, в которой я работал, состояла всего лишь из 28 человек. Причём мне, молодому предпринимателю, проиграли трое глав городов.

Тогда у меня не было выходов на ТВ или радио – я просто печатал агитматериалы и распространял их. Я был искренен и хотел сделать жизнь моих избирателей лучше, поэтому и победил. А ещё, кроме трудолюбия и обаяния, у меня было много денег. И огромный округ: 17 городов и районов, где я, будучи «тёмной лошадкой», переиграл конкурентов по новым ельцинским правилам. Можно сказать, вошёл в причудливую российскую демократию через «чёрный ход» ельцинской диктатуры. Разумеется, осмысление этого пришло много позже.

Надо сказать, в 90-е состоятельные бизнесмены активно шли в политику. В «нулевые» же они, напротив, стремились «убежать» от неё. Причина в том, что у бизнесмена особая психология. Бизнесмен не бизнесмен, если он зависим. Если не умеет гнуть свою линию, бороться с конкурентами, отстаивать позицию.

Эти качества в огромном дефиците в современном российском обществе из-за затянувшейся на столетие коммунистической «чистки рядов» и продолжающейся эмиграции лидеров, в том числе в США. Поэтому-то в России почти не развился малый бизнес: во-первых, из-за того, что общество потеряло многих потенциальных лидеров и просто инициативных людей, во-вторых, потому, что по-настоящему наделённый лидерскими качествами человек был просто обречён в России на значительный экономический успех. И, естественно, именно такие успешные люди и пришли в российскую политику.

Однако в «нулевые» годы Путин постепенно вытеснил этих людей из публичных органов власти, в основном, путём восстановления тотального партийного контроля и ограничения возможностей независимых кандидатов и региональных политических групп. Именно при нём прошла вторая волна ротации элит, что, впрочем, не привело к кардинальным общественным изменениям. Нынешние управленцы являются не менее преуспевающими и «сытыми», чем те, которые были «на коне» в 90-е.