Читать книгу «Отец мне ревизор» онлайн полностью📖 — Анны Минибаевой — MyBook.
image
cover

Отец мне ревизор
Анна Минибаева

Корректор Мария Вербина

© Анна Минибаева, 2020

ISBN 978-5-4498-3309-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. Погибший мальчик

– К нам едет ревизор.

Эта фраза, сказанная Казаковой патетическим высокопарным тоном, разорвала надвое медленно струящийся отпуск Виктора, наполненный очарованием родных мест, ворчанием собак и тихим шуршанием книг Старика.

Когда это случилось, он гулял по умиротворенным улочкам, с наслаждением вдыхая терпкий запах дыма, струящегося из десятков банных печных труб. Воздух от него дрожал, а дома и деревья словно были подернуты тончайшим занавесом. Солнце уже зашло, и главная дорога вдали, тянущаяся через весь поселок прямиком до главной площади, потихоньку загоралась тусклыми огнями уличного освещения. В переулках же с каждой прошедшей минутой все громче заявляла о себе весенняя ночь. Она стучалась в задернутые плотными шторами окна, мигала черным глазом из-под завалинок и все смелее расправляла плечи в палисадниках. Изредка то один, то другой хозяин выходил на улицу, лениво почесывая живот, торчащий из-под накинутого поверх голого торса полушубка, оглядывал с высоты крыльца переулок, потягивался и медленно тянулся к выключателю. Ночная тьма, сердито потрескивая, бросалась в разные стороны от лучей электрического света – иногда теплых, как желток, а иногда ледяных, словно блеск снега в солнечный день.

В саду Старика было тихо. Тишина вливалась в уши, наполняла голову, расслабляла конечности. Не считая поскрипывания старых деревянных домов, которые словно нашептывали друг другу свои тайны, да шуршания ветвей, ничто не хотело нарушать тишину погружающейся в сон земли. Даже машины припозднившихся жильцов точно старались ехать тихо – легко ворчал мотор под железным корпусом, скрипел гравий под шинами, доносились из салона приглушенные звуки радио.

Когда Виктор, убаюканный тишиной и теплой мягкостью пледа, почти уснул на садовых качелях, тишину разрезал жесткий звук. Он вздрогнул, резко выпрямился, и сладкие сны, гурьбой склонившиеся над ним, прыснули в разные стороны, как спугнутые резким окриком дикие котята. Он нащупал в траве упавший от вибрации телефон, скорее нажал на кнопку уменьшения звука и тупо уставился на экран. Звонила Казакова.

Он не хотел брать трубку.

В этом году майские праздники выдались особенно замечательными – теплые, сухие, до краев наполненные пением птиц. Старик очень звал его погостить – рыбалка, говорил, будет замечательная в такое время. И Виктор согласился – взял несколько дней отпуска в университете аккурат между праздниками, выпросил у преподавателей задание на дом и отправился к Старику. Тот сильно сдал в последнее время, и Виктору хотелось как можно чаще видеться с ним.

Телефон все не унимался, нарушая тишину своим жужжанием. И Виктор принял вызов.

– Вить, тебя почему сегодня на работе не было? – трубка взорвалась требовательным голосом Вилены Казаковой.

– И тебе привет, Вилена. Я взял два дня отпуска, ты меня сама отпустила.

– Может, и отпустила три дня назад, – проигнорировала его приветствие Казакова. – А сегодня в университете жесть что творится. Срочно возвращайся.

– Вилена, я не могу. Я обещал своему… своему другу, что проведу все выходные с ним.

– Ну что ж, дорогой, придется тебе сказать другу, что злое начальство изменило твои планы. В университете настоящий ужас – через несколько дней грядет внезапная проверка. К нам сама Москва едет – ой как не вовремя. Все на ушах стоят. Кажется, работать придется все оставшиеся майские праздники. Отказов я не принимаю, завтра к обеду жду тебя. Заметь, не к восьми утра, как всех, а к обеду – я же знаю, что ты в области.

Вилена положила трубку, а Виктор еще несколько секунд слушал лихорадочные гудки окончания вызова, пытаясь прийти в себя от сокрушительного напора председателя профкома.

Где-то вдалеке завыла собака. Дымная завеса в воздухе вдруг навалилась на него душным саваном, а ночь обступила со всех сторон, угрожающе скаля зубы. Окна в доме Старика все еще оставались темны и слепы – бывало, он не зажигал свет вовсе, подолгу сидя в темноте у окна под ворчание телевизора или старенького радио.

Виктор повел плечами, как бы сбрасывая с себя покрывало, и отправился по узкой дорожке между ягодными кустами, посаженными Стариком в первые годы их с Виктором знакомства. К этому времени темнота уже полностью вступила в свои права. Небо на востоке обсыпала блестящая россыпь звезд, но на западе оно еще светилось слабыми отголосками былого солнечного дня.

В доме было тихо. Старик стоял у окна в дальней комнате, глядя на желтеющий ярким светом детский дом вдали. На его лицо падали теплые отблески, превращая его в бессмысленную маску, и лишь живые карие глаза как всегда блестели холодным светом, словно их глубина отражала свет миллионов звезд.

– Уезжаешь? – коротко спросил он.

– Ага. Начальство вызывает.

Старик никогда не говорил лишнего, поэтому обычно их разговоры были односложными и сухими. Он не любил выражать свои чувства. На вопросы отвечал конкретно. Лишь заводя разговор о любимом космосе, он оживал. В эти моменты его лицо словно начинало светиться изнутри, а речь раздувалась эпитетами, сравнениями, насыщалась терминами, лилась, как полноводная река, которой не было, казалось, ни конца ни края. Квантовая механика, теория относительности, теория струн, теория Большого взрыва вдыхали в него новые силы. Черные дыры, сингулярность, время и пространство, волны и частицы, звезды, галактики – об этом он мог говорить часами. И тогда Старик словно молодел на десяток лет, его руки оживали, а глаза начинали блестеть еще ярче.

Виктор смотрел на ярко освещенное здание детского дома, в котором он провел все детство. Тогда его будущее, как и будущее остальных воспитанников, будто было поглощено черной дырой – на горизонте событий что-то постоянно маячило, но дальше была лишь неизвестность. Они страшились этой неизвестности. Каждый день они дрались за то, что было положено им по праву рождения, – за любовь и внимание немногочисленных взрослых. Не получая этого в должном количестве, их наивные детские сердца огрублялись, черствели раньше времени. Загнанные в рамки строгого распорядка дня, они пытались бунтовать, сбегать, хулиганить. От этого черная дыра их будущего разверзалась все сильнее с каждым днем. У многих она так и не захлопнулась, оставшись черным провалом, в котором исчезали надежды на будущее.

По правде говоря, его черная дыра до сих пор была с ним. Благодаря Старику она сжалась до небольшого зернышка в его душе, но он всегда чувствовал ее присутствие.

В раннем детстве, Виктор точно помнил это, в его душе сияли звезды. Они были такие большие и такие яркие, что могли осветить любое мрачное событие. Свет этих звезд – свет его души – выливался в звонкий смех, в беготню по мокрой серебристой траве, в непрестанные мечты, в прыжки с разбегу в большие отцовские ладони или нежное кольцо материнских рук. Впереди было лишь светлое будущее, в настоящем – лишь счастливые мгновения.

А потом появилась черная дыра.

В тот момент, когда он узнал о смерти родителей, звезды в его душе на миг потускнели, а потом схлопнулись в одну большую и нестерпимо яркую звезду. Свет этой звезды за доли секунды словно втянулся внутрь самой себя, и там, где раньше были лишь радость и счастье, разверзлась бездонная пасть печали и неизвестности. Эта пасть не давала адекватно воспринимать слова милой женщины из соцзащиты, останавливала слезы, которые готовы были пролиться дождем на похоронах. Ночью из этой пасти наружу лезли кошмары, а днем в ней бесследно исчезали улыбки.

С каждым равнодушным взглядом воспитателей, с каждой дракой с озлобленными обитателями детдома, с каждым вновь постигшим разочарованием дыра внутри него становилась все больше. Она почти достигла точки невозврата, когда появился Старик.

В тот день он сбежал из детдома. Перелез через забор и пошел по узкой тропинке, которая вилась по склону пологого холма. Он шел долго, ни о чем не думая, полностью поддавшись шепотам черной дыры. Он не смотрел вперед, лишь себе под ноги. Неудобные ботинки натирали не успевшие зажить мозоли, и он полностью сосредоточился на этой боли. Он шагал все быстрее, не разбирая дороги, а когда наконец огляделся вокруг, понял, что оказался в незнакомом месте. Он стоял на краю оживленной дороги, по которой не останавливаясь сновали автомобили. Что делать дальше, он не знал, поэтому присел на лежащее на обочине бревно и начал считать машины синего цвета. Счет уже приближался к пятидесяти, когда на его плечо легла рука. Витя вздрогнул от неожиданности, но не испугался. Он будто почувствовал, что от этой теплой легкой руки не исходит зла.

– Из дому сбежал, да? – спросил Старик. Да, это был он.

– Нет у меня дома, – буркнул мальчик в ответ.

– Ясно. Я тоже детдомовский.

Старик сидел рядом с Виктором и болтал ногами, совсем как мальчишка. И Витя впервые взглянул в его лицо: уже тогда оно было изборождено морщинами. Кажется, каждую из них проложила какая-то трудная ситуация или невыносимо печальная эмоция. В коротко подстриженных седых волосах еще встречались черные волосы. Тогда ему было около пятидесяти лет, хотя выглядел он много старше.

– Меня Витя зовут, – он протянул Старику тонкую ручонку, и она скрылась в его широких ладонях. Так началась их странная и нелепая дружба.

Виктор посмотрел на свои широкие сильные руки – сейчас он мог взять словно иссохшие руки Старика в свои ладони, сжать их, скрыть его вялую нежную кожу от всего мира. Защитить так, как Старик в свое время защитил его.

На самом деле, наверное, они спасли друг друга. Старик жил у самого подножья холма, на вершине которого располагался детдом, в уединенном доме с большим садом. Каждый день после школы Витя забегал к нему на чай. Старик ставил чайник и рассказывал об астрономии и физике, читал вслух «Приключения Алисы». Когда выдавались ясные теплые ночи, Витя сбегал к нему через дыру в заборе. Старику это не нравилось, он ворчал, что у него будут проблемы, если воспитатели узнают, но каждый раз доставал из шкафа свой старенький телескоп. Постепенно из дома Старика исчезали залежи пустых бутылок и склады грязных оберток от еды, сад расцветал ягодными кустами и фруктовыми деревьями. Виктор же все больше увлекался научной фантастикой: брал в библиотеке Герберта Уэллса, Орсона Карда, братьев Стругацких, Рэя Брэдбери. Под действием приключенческих книг и горящих глаз Старика, по мере открытия новых космических тайн черная дыра в его сердце медленно съеживалась. К тринадцати годам его сверстники, подавленные действием своих черных дыр, курили за гаражами и совершали набеги на окружающие сады, а он помогал Старику ухаживать за садом и изучал физику по его старым учебникам.

Несколько раз Старик пытался усыновить Виктора, но каждый раз получал отказ, и мальчик продолжал прибегать к нему после ненавистной школы, несмотря на то, что с каждым днем все сильнее становился белой вороной в детдомовской тусовке. Он отделился от своих сверстников, которых представлял теперь лишь стаей орков, а потому часто ходил с подбитым глазом или рассеченной бровью. Те годы вновь начали ожесточать его сердце. Когда ему было пятнадцать лет, парни из детдома недвусмысленно намекнули, что его визиты к взрослому мужику, по их мнению, носят явный гомосексуальный оттенок. В тот день он в сердцах заявил Старику, что лучше бы они никогда не встречались. Заявил и тут же пожалел о своих словах, но все равно больше недели не приходил к нему. Та неделя будто подкосила Старика: когда Виктор пришел к нему с повинной, он вновь увидел несколько пустых бутылок у порога – то, что не случалось уже несколько лет. В тот год они оба снова почувствовали гнетущее действие Витиной черной дыры, но смогли с ним справиться.

Сейчас Виктор понимал, что те грязные намеки парни делали лишь из ревности и зависти. Вите было жаль своих «сокамерников», лишь единицы из которых добрались до третьего курса в университете, как он. Большинство вылетели уже после первого года обучения, их черные дыры не давали им шанса стать нормальными членами общества.

Виктор вздохнул и пожелал Старику спокойной ночи.

Завтра ему предстоит покинуть эту тихую гавань и снова нырнуть в суетную атмосферу университета.

***

Павел Валерьевич Зайков неспешно вошел в широкие двери университета, когда-то принимавшие тысячи студентов, а сейчас довольствовавшиеся лишь парой сотен задохликов, которых приходилось порой с нуля учить выполнять в уме элементарные арифметические упражнения на сложение, вычитание, умножение и деление. Иногда полсеместра уходило лишь на то, чтобы расшевелить их заржавевшие, избалованные калькуляторами мозги.

А вот и один из них – бывший студент, а ныне выпускник, стоял на вахте и возмущенно махал руками. Сухонькая женщина откидывала назад корпус тела и отворачивала лицо, чтобы посетитель случайно не ударил ее. А тот горланил на весь холл:

– Маргарита Львовна, ну вы пять лет меня знаете. Я же здесь учился и всегда с вами здоровался и спрашивал, как дела. Ну, неужели не помните?

– Никаких исключений, Жумадилов! Правила такие, – отбивалась от него вахтерша.

Зайков прошел мимо скандалящей парочки, сделав вид, что не заметил своего выпускника. Он накинул капюшон, чтобы Жумадилов случайно его не узнал, и прошел через новоустановленный терминал, пикнув по нему карточкой.

Закрывшаяся дверь отрезала волну гневных воплей, и Зайков оказался окружен благодатной тишиной, устанавливающейся в коридорах вуза после звонка на занятие. Сегодня у Зайкова не было первой пары, а в части его подработки администратором сайта не предвиделось ничего срочного, поэтому преподаватель не торопясь поднимался на второй этаж. Каких-то шесть лет назад эту лестницу украшали красивые широкие окна с благородными деревянными рамами, которые с приходом нового руководства заменили на современные бездушные стеклопакеты. Они, возможно, и сохраняли больше тепла, но совершенно уродовали парадный вход здания. Правда, если стеклопакеты еще можно было принять, то пейзажи, снятые хоть и на дорогой фотоаппарат, но абсолютно непрофессионально, заменившие висевшие когда-то на стенах лестничного пролета фотографии ученых и известных выпускников, простить было нельзя. Эти фотографии были сделаны новой молоденькой проректоршей по воспитательной работе, находящейся, по слухам, в родстве с ректором. Так потихоньку вуз из храма науки превращался в церквушку культа местных самопровозглашенных божков.

Приближаясь ко второму этажу, где и находился его кабинет, Зайков услышал громкие возбужденные голоса. В первом он с разочарованием узнал голос проректорши Елены Мартышкиной – одной из представительниц «бабского царства», так сейчас называли их ректорат. С ней разговаривала Вилена. Ее громкий и немного визгливый голос вызывал в Зайкове неприятные воспоминания о базарах и рынках, которыми был усыпан их небольшой городок. Все-таки не зря говорят, что до конца вытащить деревню из девушки невозможно.

Зайков замедлил шаг, надеясь, что они уйдут, но голоса все приближались, и вот Мартышкина и Казакова вышли на лестничный пролет. Зайков натянул на лицо притворную улыбку:

– Елена Николаевна, доброго вам утречка! – протянул он, а сам во всех подробностях представил, как жирно намазанное тональником лицо Елены отекает, обнажая тонкие лапки морщин. Улыбаться тут же стало легче.

Та высокомерно оглядела его сверху вниз, не удосужившись ответить, лишь демонстративно посмотрела на дорогие наручные часы.

«Ишь, какими мы стали, – зло подумал Зайков. – Давно ли простым преподавателем была и жаловалась, что руководство ее не принимает. А теперь посмотрите на нее, цаца!»

Зайков прошел мимо, не пытаясь больше заговорить.

– Павел Валерьевич, – донесся до него голос Мартышкиной, когда он уже остановился у двери кабинета, пытаясь отыскать ключ. – Задержитесь-ка на секунду!

Он снова натянул неискреннюю улыбку и не сделал ни единого шага к руководству, предоставив ей возможность самой достучать до него своими высокими шпильками.

– Скажите мне, пожалуйста, почему вы опоздали? – спросила проректорша.

– Я пришел вовремя, – удивленно ответил он.

– Когда вы поднимались по лестнице, было семь минут девятого, тогда как по трудовой дисциплине в восемь вы уже должны быть на рабочем месте.

Зайков почувствовал, как внутри него поднялась волна раздражения. На секунду его лицо искривилось, выдавая его истинное отношение к начальнице, но он довольно быстро смог совладать с ним и снова нацепить простодушно-доброжелательную маску. Впрочем, от цепкого взгляда проректора эти изменения скрыть не удалось.

– Потрудитесь написать объяснительную, – продолжила проректорша и уже повернулась, чтобы уйти, но ее остановил твердый и громкий ответ Зайкова:

– Нет.

Она остановилась, будто ее окатили ведром ледяной воды, и медленно повернулась к преподавателю.

– В смысле нет? – прошипела она. – Я ваш непосредственный руководитель, и я требую, чтобы вы написали объяснительную.

– Вам, дорогая Елена Николаевна, лишь бы в бумажках копаться. Готовимся к аккредитации – пишите отчеты, провели мероприятие – пишите отчеты. Отчеты за неделю, отчеты за день, одни отчеты! А работать-то когда?

Лицо Мартышкиной начало покрываться красными пятнами, и она снова, как всегда в злости, начала наглаживать свои волосы – пушистые, несмотря на ежеутреннюю процедуру выпрямления.

– Хотите, чтобы я написал объяснительную, – собирайте комиссию, выносите постановления и присылайте уведомления. Так Трудовой кодекс утверждает, – Зайков, наконец, повернул ключ в замочной скважине своего кабинета. – А еще лучше, – заключил он, уже наполовину находясь в кабинете, – приходите ко мне в пять вечера, дабы выгнать меня домой. А то, понимаешь, мы должны за те копейки, что вы тут платите, сидеть с восьми утра до восьми вечера. Доброй вам работы сегодня, Елена Николаевна.

Зайков хотел закрыть кабинет, но Мартышкина придержала дверь и вошла вслед за ним, сверкая глазами:

– А вы не смейте в пять вечера уходить! Да-да, не смейте! Вы доплату получаете, вот и сидите здесь столько, сколько понадобится! А то устроились хорошо – деньги за две должности получаете, а уходить хотите ровно в пять!

– Вы свою доплату с моей не сравнивайте, Елена Николаевна. Получали бы столько, сколько я, и такие прекрасные часики на вашей милой ручке не красовались бы.

– Сегодня я жду объяснительную, – сказала проректор, четко разделяя слова. Затем она развернулась, чуть пошатнувшись, на каблуках и вышла за дверь, громко хлопнув ей напоследок.

– Самодурка, – прошипел Зайков, в сердцах бросив на стул свой клетчатый шарф.

***

Вилена со злостью захлопнула ежедневник. Ситуация выходила из-под ее контроля.

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Отец мне ревизор», автора Анны Минибаевой. Данная книга имеет возрастное ограничение 18+, относится к жанру «Современная русская литература».. Книга «Отец мне ревизор» была издана в 2020 году. Приятного чтения!