Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916

Когда-то В.В. Набоков заметил, что история России — это история тайной свободы и тайной полиции. В реальности борьба за свободу, революционное движение и борьба с самим революционным движением полиции и жандармерии тесно переплетались. А использовали это переплетение и даже направляли ход его развития мерзавцы-честолюбцы и карьеристы — из слоев высшей бюрократии и аристократии империи. Теперь мы знаем, какую роль в революции играет глупость и как мерзавцы умеют ее использовать, — так Маркс и Энгельс охарактеризовали европейскую революцию 1848 года. Но, по-видимому, это характеризует практически все революции, а во многом и революционные движения. А. Иконников-Галицкий очень хорошо показывает это на примере Российской империи 1866–1916 годов — высшие слои не просто используют, а направляют ход революционной борьбы в своих интересах. Правда, закончилось это плохо: вызванная ими волна смела их вместе с империей.

Состояние русского общества с XVII века автор характеризует одним словом — «раскол», рассматривая его как процесс, который во второй половине XIX века обрядился в красные одежды революционного движения.

«Революция в России была делом не какой-то малой, фанатичной и озлобленной части общества, а делом всей нации. В этом деле по-своему участвовали и низы, и верхи, и аристократия, и чернь, и богатые, и бедные. Народ российский рассыпался как колода карт. Незримая рука тасовала эту колоду, избирая козырную масть, побивая старшую карту младшей. В раскладе революционного процесса (до того как вихри 1905-го и 1917 годов разметали и перевернули все и вся) главными были четыре карты. Пиковые короли — высшая имперская бюрократия, опора и ограда престола, делавшая все возможное для ниспровержения этого престола. Бубновые тузы — деятельные и алчные капиталисты, не знающие предела своим желаниям, готовые (прямо по Марксу) на всякий риск и всякое злодейство ради ста процентов прибыли. Червонные валеты — вожди и учителя преступного мира, авантюристы, комбинаторы, волки-одиночки и серые кардиналы криминальных сообществ. Рядом с этими тремя силами наивные романтики революционного подполья, «нигилисты» и бомбометатели, выглядели всего лишь трефовыми шестерками. А государь император, самодержец всероссийский, мало-помалу превращался в джокера, которого вообще можно выкинуть из колоды…»

«Великая реформа» резко усилила в России развитие не столько капитализма, сколько бюрократии. В какой-то момент высшая бюрократия решила, что лучше превратить царя в марионетку путем запугивания его революцией, а потому следует в нужный момент активизировать революционное движение. Все это называлось «умеренным либерализмом» и «конституционализмом», при котором высшая бюрократия освобождалась «от ответственности как перед царем, так и перед народом, который от этих куцых конституций не получал ровным счетом ничего». Ну а вся ответственность ложилась на царя.

«Разгадка многих поступков, даже некоторых черт характеров царей — деда, отца и сына — в необходимости постоянно лавировать между негласными союзами и скрытыми намерениями своих сановников, поддерживать одних против других, возносить ничтожных и низвергать успешных, и все это делать с изысканной любезностью и с выражением государственного величия на лице.

Высшие сферы российского общества были пропитаны уксусом и желчью вражды, честолюбия, корысти. Люди в шитых золотом мундирах искали новые средства для достижения амбициозных целей. Их взоры все чаще обращались в сторону хмурых и фанатичных разрушителей всякого рода — революционеров, «бомбистов», вождей зарождающихся криминальных кланов. Неудивительно поэтому, что крупнейшим революционным потрясениям 1905-го и 1917 годов предшествовала сильней-

шая раскачка общества сверху. В этом деле высшей имперской бюрократии активно помогали ее соперники-союзники».

Два выстрела стали прологом к крушению Российской империи: Каракозова в Александра II 18 августа 1866 года и Веры Засулич в Трепова 24 января 1878 года. Нити от выстрела Каракозова тянутся в морское ведомство — к брату царя Константину Николаевичу, лидеру либеральной группировки. Интересно, что его как еще и председателя Верховного уголовного суда отстранили от участия в следствии по делу Каракозова. Но следствие было быстро свернуто, Каракозова казнили, затем стали умирать люди, связанные с ходом следствия. «Партия» Константина начала слишком явно брать верх над консерваторами. И тут, пожалуйста, — выстрел Каракозова, за которым последовали кадровые перемещения не в пользу либералов.

Засулич оправдали, после чего она уехала за границу. Автор, однако, обращает внимание не на это, а на ход следствия: «Возникает ощущение, что следственные и судебные власти больше всего на свете боялись выявить связи Засулич, обнаружить факты, указывающие на то, что она действовала не в одиночку, что покушение на Трепова есть результат хорошо спланированного заговора».

Трепов был выдвинут Александром II в качестве сдержки и противовеса одновременно «партии императрицы» и амбициозному П.А. Шувалову. Эти люди были максимально заинтересованы в том, чтобы напугать царя и общество.

Нужно было лишь найти подходящую кандидатуру на теракт в среде бредившей индивидуальным террором молодежи. «В этих обстоятельствах в поле зрения жандармских офицеров попадает Вера Засулич, безвинно пострадавшая, горящая желанием на исходе молодости совершить подвиг ради счастья человечества. Как орудие для нанесения удара по Трепову она идеальна: тиха, чиста, самоотверженна, терпелива — словом, идеал русской девушки. Даже сербская фамилия пригодилась: борьба сербов за независимость от Турции привлекала куда более пламенный интерес столичной общественности, нежели действия русской армии на Балканах. В общем, образ Веры Ивановны как нельзя лучше подходил для постановки пьесы в жанре «Красавица и Чудовище». Особенно по контрасту с Треповым — сильным, грозным, облеченным властью. Надо было указать ей врага, направить ее руку. Вот и направили — чины Третьего отделения через своих агентов в среде революционной молодежи».

Засулич «никогда не стала бы сознательной участницей жандармского заговора. Но во время следствия и суда, возможно, поняла, чьим она сделалась орудием. И поэтому так равнодушно приняла свалившуюся на нее после судебного оправдания славу, так неохотно вспоминала о своем террористическом подвиге, а в скором времени и вовсе порвала связи с революционно-террористическими кругами».

Появление «Народной воли» ознаменовало переход терроризма на совершенно новый уровень. «И в новую фазу вступают странные, парадоксальные взаимоотношения смертоносного подполья с сияющими вершинами государственного аппарата».

Одна из главных тайн «Народной воли» — источник больших денежных затрат. Вторая — поспешность суда и казни «первомартовцев». Именно в борьбе «Народной воли» и правительства обе стороны осознали взаимную выгоду, и начался странный вальс террористов и полиции — торжество двойничества и провокации.

Обращаясь к убийству руководителем «Народной воли» С. Дегаевым (он же агент охранки Яблонский) своего куратора начальника имперской секретной полиции Г. Судейкина, А. Иконников-Галицкий подчеркивает странности этой истории. Его вывод: Судейкин шел на встречу не с Дегаевым, а с неким влиятельным властным лицом. Если это лицо, по-видимому, весьма опасное, существовало, «то это был некто, упоминание о ком в связи со зверским, нашумевшим убийством жандармского подполковника равно компрометировало и революционеров, и власть. Следовательно, сам он имел отношение и к высшей власти, и к революционным кругам. Был человеком известным и влиятельным. Мог вести с начальником секретной полиции некие тайные переговоры по вопросу, представляющему нешуточный взаимный интерес».

Интересны контакты «Народной воли» с организацией под названием «Священная дружина», которая представляла собой зеркальное отражение «Народной воли» в высших сферах имперской бюрократии. «Священная дружина» была выстроена на нечаевских принципах конспирации и организации; рядовой состав не известен, а руководство поражает обилием чинов, титулов и званий. Официальной целью была борьба с крамолой, с бомбистами-революционерами; целью реальной, резонно считает автор, была борьба за власть с использованием этих самых «бомбистов»: возникнув весной 1881 года, «Священная дружина» первым делом стала искать контакты с «Народной волей». Все это говорит о том, что «в 1881–1882 годах полным ходом осуществлялось взаимодействие между тремя силами: битой, но не разбитой «Народной волей», сановными честолюбцами из «Священной дружины» и секретной полицией Судейкина. Взаимодействие это имело целью взятие власти и было замешено на взаимной подозрительности и ненависти.

В конце 1882 года «Священная дружина» (не без участия Департамента полиции) была официально упразднена. Но в реальность ее исчезновения мало кто поверил». Убийство Судейкина — эпизод в иезуитски

хитрой и жестокой игре, которая, возможно, вышла из-под контроля.

На рубеже XIX–XX веков использование революционеров в политических целях переместилось на самые верхние ступени властной пирамиды, и связано это с именем Витте, зловещей фигурой не только в экономической, но и в политической истории России. Его путь к вершинам власти, пишет А. Иконников-Галицкий, «пролегал через грязь интриг, был забрызган кровью соратников и соперников. Несчастья России становились для него этапами карьеры».

После смерти Александра II (несчастье первое) создается «Священная дружина» и Витте благодаря своей двоюродной сестре Елене Блаватской сводит знакомство с одним из «дружинных» вождей И. Воронцовым-Дашковым и при его поддержке занимает важный пост в правлении Юго-Западной железной дороги.

В 1888 году после крушения императорского поезда у станции Борки (несчастье второе) осуждены стрелочники, а Витте становится директором Департамента железных дорог, а через год группа Воронцова-Дашкова проталкивает его в министры финансов. 1896 год — Ходынка (несчастье третье), после отставки Воронцова-Дашкова Витте становится лидером «либеральной» группировки. Однако после убийства министра внутренних дел Сипягина на МВД садится Плеве, человек великого князя Сергея Александровича, который, как и князь, является сторонником жесткого курса и врагом Витте. «Витте не смиряется. Он переманивает на свою сторону Зубатова, через него устанавливает связь с революционерами. При помощи Зубатова готовит… хитроумную провокацию, долженствующую скомпрометировать Плеве в глазах царя. Все рушится: Зубатов уволен в отставку без прошения и производства в чине, Витте с поста министра финансов отправлен на почетно-пустую должность председателя Комитета министров.

И тут разыгрывается несчастье четвертое. Русско-японская война».

Несчастье пятое. В июле 1904 года террорист Созонов бросает бомбу и убивает Плеве. О причастности Витте к этой смерти начали говорить сразу же, но доказать ничего не могли. Несомненно одно: нужные связи в полицейской и террористической среде у Витте были; союз с Зубатовым означал выход на Азефа и Боевую организацию эсеров, в которой состоял Созонов.

После шестого несчастья — 9 января — казалось, великокняжеская «партия» победила, все шло к установлению диктатуры Сергея Александровича, что означало конец карьеры Витте. Однако 4 февраля 1905 года Каляев бомбой рвет великого князя в клочья. И тут же приходит сообщение с фронта: русские войска потерпели поражение под Мукденом. Его организовал человек Витте — командующий армией А. Куропаткин. Он понимал: чтобы назначение Витте на пост председателя Совета министров состоялось, «дела на фронте должны идти худо — не настолько, чтобы государев гнев обрушился на главнокомандующего, а настолько, чтобы дать возможность Витте разыграть роль спасителя отечества, государственного мужа, который один знает, как вытащить державу из тухлого положения. Что же делать?

Самое ловкое — предпринять неудачное наступление. Так и высочайшее неудовольствие от себя отвести можно: наступал же все-таки, пытался. И партнеру по политической игре дать карты в руки: вот, не выигрывается эта война без Витте, хоть тресни».

Николай II был вынужден лавировать между тандемом Трепов — Булыгин, который выступал за чрезвычайные меры, и «либералами», лидером которых считался Витте. Сдав Мукден, Куропаткин вымостил ему путь к власти. В руках Витте было три карты: связи и влияние в мире финансовых воротил, которым он служил и для которых сажал Россию на «золотую иглу»; связи с либералами и революционерами; вакуум руководства высшей бюрократии после смерти Плеве и Сергея Александровича, который мог заполнить только такой «тяжеловес», как Витте.

Витте победил, но, увлеченный азартной игрой и испытывая эйфорию, он упустил из виду… революцию. Привыкнув к подковерным играм, он не смог оценить ни природу и масштаб происходящего, ни всю мощь того джинна, который был выпущен наружу в том числе и благодаря кровавому интриганству графа. Результат — отставка Витте и премьерство Столыпина.

Далеко не ясной считает автор и ситуацию с убийством Распутина. По его мнению, старца не собирались убивать, во дворец Юсупова он явился для неких переговоров. «Все наводит на мысль: встреча была назначена для переговоров; переговоры тянулись, тянулись, сопровождались, по-видимому, выпиванием мадеры; о чем-то важном никак было не договориться; возможно, стали звучать угрозы или было сказано нечто такое, что Распутину знать не полагалось. Может, полусумасшедший Пуришкевич взвился. А может, не выдержали нервы женоподобного Феликса. Дальше — ссора, драка, свалка, суматоха, кто-то выдергивает шнур, тесно, Распутин пытается вырваться, на лестнице его настигают, бьют, стреляют (выстрелы слышит городовой). Дело сделано. Остается увезти мертвеца и запихать его под лед (идея простая, классический для Петербурга способ спрятать труп).

Возможно, и даже очень вероятно, что участники драмы морально готовились к убийству. И все-таки очень похоже, что развязка наступила случайно». «Союз левой и правой сволочи, — заключает А. ИконниковГалицкий, — взорвался Февральской революцией. Распутина вполне можно считать ее первой кровавой жертвой».