Обсуждать и анализировать стиль Платонова бессмысленно: ты его либо принимаешь, либо нет. Лично я люблю прозу Платонова так же безоговорочно и бездумно, как, например, поэзию Заболоцкого. За общее у них умение видеть небо в чашечке цветка очень хочется обозвать Платонова обэриутом в прозе.
Есть у этих двух авторов и ещё кое-что общее — репрессии и война. В стихах Заболоцкого отчётливо заметна граница, которую прочертили эти годы в его жизни: что бы ни произошло в его душе, он уже не смог писать после войны и о войне, не меняя интонации. А вот Платонов пытался.
Пережив цензурные гонения и встретив из заключения семнадцатилетнего больного сына, с началом войны писатель становится военным корреспондентом газеты «Красная звезда» и в этот период не публикует ничего, кроме военных рассказов.
В большинстве своём эти рассказы мало похожи на газетные очерки. Больше всего они похожи на печальные сказки про войну, с моралью прямой, как ось, протянутая между двумя полярными идеями. Полюса обозначены в заглавиях рассказов Одухотворённые люди и Неодушевлённый враг. Одухотворённые — это, конечно же, наши — одухотворённые Сталиным и любовью к народу солдаты, которые ничего не боятся (рассказ Страх солдата: <текст отсутствует>), и одухотворённые любовью к милому русскому полю простые люди, которые в плуг запрягают ветер и трактор заправляют водой. А неодушевлённый враг только и твердит, как заводная игрушка, своё хайль да измышляет, как бы ловчее убить одной пулей семерых советских солдат и поскорее рассеять вокруг себя кащеево царство, — а на деле только и умеет, что замаскироваться среди стада овец.
Из всего сборника хочется выделить только два рассказа: страшный детский рассказ Никита, замечательно передающий детский страх одиночества, и самый искренний и известный — Возвращение. В остальном эти рассказы стали так же несвоевременны, как известное стихотворение Симонова или заметка Эренбурга. Только Платонов избегает агрессии, в его вселенной ненависти нет даже в войну — есть недоумение и жалость и ещё уверенность в том, что наши непременно втопчут врага в землю, где корни травы в своём бесконечном усердии переработают его без следа в новую чистую и полезную жизнь.
В самом деле трагичные страницы, но это не столько действительная трагедия войны, сколько трагедия иволги, вынужденной петь петушиную песню.
Есть у этих двух авторов и ещё кое-что общее — репрессии и война. В стихах Заболоцкого отчётливо заметна граница, которую прочертили эти годы в его жизни: что бы ни произошло в его душе, он уже не смог писать после войны и о войне, не меняя интонации. А вот Платонов пытался.
Пережив цензурные гонения и встретив из заключения семнадцатилетнего больного сына, с началом войны писатель становится военным корреспондентом газеты «Красная звезда» и в этот период не публикует ничего, кроме военных рассказов.
В большинстве своём эти рассказы мало похожи на газетные очерки. Больше всего они похожи на печальные сказки про войну, с моралью прямой, как ось, протянутая между двумя полярными идеями. Полюса обозначены в заглавиях рассказов Одухотворённые люди и Неодушевлённый враг. Одухотворённые — это, конечно же, наши — одухотворённые Сталиным и любовью к народу солдаты, которые ничего не боятся (рассказ Страх солдата: <текст отсутствует>), и одухотворённые любовью к милому русскому полю простые люди, которые в плуг запрягают ветер и трактор заправляют водой. А неодушевлённый враг только и твердит, как заводная игрушка, своё хайль да измышляет, как бы ловчее убить одной пулей семерых советских солдат и поскорее рассеять вокруг себя кащеево царство, — а на деле только и умеет, что замаскироваться среди стада овец.
Из всего сборника хочется выделить только два рассказа: страшный детский рассказ Никита, замечательно передающий детский страх одиночества, и самый искренний и известный — Возвращение. В остальном эти рассказы стали так же несвоевременны, как известное стихотворение Симонова или заметка Эренбурга. Только Платонов избегает агрессии, в его вселенной ненависти нет даже в войну — есть недоумение и жалость и ещё уверенность в том, что наши непременно втопчут врага в землю, где корни травы в своём бесконечном усердии переработают его без следа в новую чистую и полезную жизнь.
В самом деле трагичные страницы, но это не столько действительная трагедия войны, сколько трагедия иволги, вынужденной петь петушиную песню.