Краткосрочность должностей – от двух до шести месяцев – создавала атмосферу постоянной нервозности. Флорентийские чиновники напоминали актеров, которые едва успевали выучить свою роль, как их уже сменяли новые исполнители. Агостино Веспуччи (дядя знаменитого мореплавателя) как-то остроумно заметил: «Во Флоренции власть подобна женщине легкого поведения – каждый может ею обладать, но недолго».

Три столпа флорентийской власти – Tre Maggiori. Три высших органа городского управления – представляли собой сложную систему сдержек и противовесов, которая на практике часто превращалась в театр абсурда.

Совет Двенадцати Добрых Мужей состоял из представителей различных кварталов города. Но «доброта» их была весьма относительной. Бенедетто Деи, флорентийский хронист, записал случай 1487 года: «Один из 'добрых мужей', мессер Антонио Ридольфи, во время заседания так разгневался на коллегу, что швырнул в него чернильницей. Попал в герб республики на стене. Пришлось прервать заседание для уборки чернил с лилий Флоренции».

Совет Шестнадцати Знаменосцев должен был представлять военные интересы города. Ирония заключалась в том, что большинство гонфалоньеров никогда не держали в руках оружия серьезнее торгового ножа. Лоренцо Торнабуони рассказывал: «Видел я, как гонфалоньер Джулиано Сальвиати, обсуждая планы осады Пизы, перепутал катапульту с требушетом, а потом полчаса доказывал, что слоны могут быть полезны при штурме крепостных стен. Все присутствующие делали вид, что внимательно слушают военные советы торговца сукном».

Главный орган власти – Синьория – состоял из восьми приоров и Гонфалоньера справедливости. Эти девять человек на два месяца становились полновластными хозяевами республики. Их резиденцией служил палаццо Веккьо, где они не только работали, но и жили, практически не покидая здания во время каденции.

Макиавелли в последствии описывал эту систему с едким сарказмом: «Представьте себе девять купцов, запертых в башне на два месяца, каждый из которых считает себя новым Цезарем. К концу срока они либо готовы убить друг друга, либо так сдружились, что не желают расставаться. И те, и другие одинаково опасны для республики».

Особенно комичными были церемонии инаугурации. Новоизбранные приоры торжественно шествовали от своих домов к палаццо Веккьо, облаченные в роскошные мантии, которые большинство из них видели впервые в жизни. Филиппо Строцци оставил описание одной такой церемонии: «Приор от цеха кожевников мессер Джованни Барди так волновался, что споткнулся на ступенях палаццо и упал прямо на знамя республики. Народ счел это дурным предзнаменованием, и действительно – через месяц во Флоренции началась эпидемия».

После прихода к власти семейства Медичи в 1434 году вся эта сложная система превратилась в хорошо отлаженный спектакль. Козимо Медичи, прозванный Pater Patriae, понял главное: не нужно ломать систему, достаточно научиться ею управлять.

Введение должности accoppiatori – выборщиков – стало гениальным ходом. Формально система жеребьевки сохранялась, но мешки теперь наполняли люди Медичи. Как ядовито заметил Франческо Гвиччардини: «Фортуна осталась слепой, но у нее появились поводыри».

Антонио Иволи, один из современников, записал любопытный случай: «В 1458 году выборщик Луиджи Гуичардини так увлекся отбором 'достойных' кандидатов, что включил в списки своего покойного отца. Когда имя усопшего выпало в жеребьевке, в городе началась паника – решили, что это знак божьего гнева. Пришлось срочно объяснять народу, что произошла 'техническая ошибка'«.

Архивы сохранили любопытный документ, датированный 1475 годом. Анонимный член Совета Ста записал: «Сегодня мы вновь наблюдали чудеса флорентийской демократии. Из мешка для жеребьевки извлекли имена четырех сторонников Медичи и только одного оппонента. Воистину, Фортуна явно благоволит нашему неофициальному правителю».

Архивы того времени сохранили дневник одного из приоров, Антонио Ланфредини, который писал: «Сегодня мы обсуждали вопрос о новых налогах почти шесть часов. Голоса разделились, как это часто бывает, между сторонниками Медичи и их противниками. В конце концов, мы достигли компромисса, который, как обычно, не удовлетворил никого».

Антонио Ланфредини, приор 1494 года, записал в дневнике: «Шесть часов спорили о налоге на шерсть. Маттео Строцци кричал так громко, что его слышали на площади. Проголосовали за предложение, которое никто не понял, но все согласились ради тишины».

Луиджи Гвиччардини, представитель влиятельного семейства, наблюдал в 1475 году очередное «чудо демократии»: «Из мешка извлекли четыре имени сторонников Медичи и одного противника. Фортуна явно получает жалованье от нашего неофициального правителя».

«Синьория была театром, где разыгрывалась комедия народовластия, а настоящая власть оставалась за кулисами», – писал в своих дневниках Луиджи Гвиччардини, современник Макиавелли и член влиятельной флорентийской семьи.

Система управления Флоренцией напоминала сложный часовой механизм, где множество шестеренок должны были точно взаимодействовать друг с другом. Наряду с Синьорией существовали Совет Народа (300 человек), Совет Коммуны (250 человек), Совет Ста, а также многочисленные специальные магистратуры. Эта система сдержек и противовесов должна была предотвратить захват власти одним человеком или группой.

Леонардо Бруни, занимавший пост канцлера Флоренции с 1427 по 1444 год, в своем трактате «Похвала городу Флоренции» писал: «Республика разделяет власть между многими, дабы никто не возвысился чрезмерно. Всякая должность имеет краткий срок, и сменяемость магистратов столь часта, что никто не успевает преисполниться гордыни».

Участие в политической жизни Флоренции было строго регламентировано. Право занимать государственные должности имели лишь члены основных цехов, прошедшие процедуру жеребьевки. Имена кандидатов помещались в кожаные мешки (borse), откуда регулярно извлекались для заполнения вакантных должностей.

Палаццо Веккьо высилось над Пьяцца делла Синьория, его зубчатая башня вонзалась в небо Флоренции, как кинжал. Именно здесь, в этом неприступном дворце, билось сердце флорентийской республики – системы правления, которая на практике лишь прикрывала сложную сеть влияния и власти, контролируемую ограниченным числом элитных семей.

В темной комнате палаццо Веккьо, при свете нескольких свечей, седовласый нотариус торжественно доставал из мешка свернутый листок пергамента. Присутствующие затаили дыхание. «Франческо ди Томмазо Сассетти» – объявил нотариус. Судьба Флоренции на ближайшие два месяца была решена очередным поворотом колеса фортуны.

Временные чрезвычайные комиссии – бальи – стали любимым инструментом Медичи для изменения законов. Формально созданные для решения экстренных проблем, на практике они превратились в постоянно действующий механизм узурпации власти.

Состав бальи подбирался с ювелирной точностью. Туда входили проверенные сторонники режима, которые получали чрезвычайные полномочия на ограниченный срок. За это время они успевали принять десятки законов, кардинально меняющих политическую систему республики.

Лука Ланфредини оставил яркое описание работы одной из таких комиссий: «Заседание бальи напоминало рынок: каждый предлагал свой проект, все говорили одновременно, никто не слушал. Но в итоге принимались именно те решения, которые заранее подготовили люди Медичи. Остальные предложения просто игнорировались, как будто их и не было».

Созданные в конце XIV века Совет Ста и Совет Семидесяти стали вершиной политической пирамиды Медичи – это как новая аристократия Флоренции. Эти органы почти полностью состояли из приспешников правящего семейства и фактически заменили традиционные законодательные советы.

Попасть в эти советы стало пределом мечтаний флорентийских граждан. Это означало не только политическое влияние, но и экономические привилегии, доступ к прибыльным государственным контрактам, возможность устроить детей на выгодные должности.

Джованни Камби, современник событий, записал: «Видел я, как почтенный банкир Филиппо Строцци три года обивал пороги, прося включить его в Совет Ста. Дарил подарки, устраивал банкеты, даже пожертвовал деньги на строительство церкви. Когда наконец его включили в список, радости его не было предела. А через месяц выяснилось, что он должен был проголосовать за закон, разоряющий его собственное дело. Строцци понял, что купил право на собственное банкротство».

Система Медичи, при всей своей изощренности, не могла удовлетворить амбиции всех желающих. Результатом стали заговоры – кровавые эпизоды флорентийской истории, которые Макиавелли позже изучал как лабораторные опыты человеческих страстей.

Система теоретически предотвращала концентрацию власти, но на практике подвергалась манипуляциям со стороны влиятельных семейств. В своих секретных дневниках Паоло Ручеллаи, богатый торговец шелком, писал: «Сегодня я имел встречу с Козимо [Медичи]. Мы обсудили предстоящую жеребьевку. Его люди уже позаботились о том, чтобы нужные имена оказались в нужном мешке. В политике, как и в торговле, важно не только то, что видно на поверхности».

Флорентийский историк Бенедетто Варки свидетельствовал: «Хотя все жители города делились на три состояния – знатные, средние и низшие, лишь средние, составлявшие большинство, имели действительный доступ к правлению. Знатные часто отстранялись законами против магнатов (tratti di magnati), а низшие редко обладали необходимым состоянием и связями».

Почему вы спросите – средний класс составлял большинство? Все дело в том, что ключевую роль в экономике играли цеха. Семь старших из них(Arti Maggiori), это цеха— судей и нотариусов, торговцев тканями, менял, торговцев шерстью, торговцев шелком, врачей и аптекарей, меховщиков – формировали экономическую элиту города. Четырнадцать младших цехов объединяли представителей менее престижных профессий.

Особую роль играло производство и торговля тканями. Флоренция славилась своими шерстяными и шелковыми тканями высочайшего качества, которые экспортировались по всей Европе. Франческо Датини, известный купец из Прато, в своей переписке отмечал: «Флорентийские ткани ценятся повсюду за их качество и красоту. На ярмарках Шампани, в Брюгге и Лондоне их узнают с первого взгляда и готовы платить больше, чем за любые другие».

Красильня семейства Ручеллаи была известна своим секретным рецептом создания самого глубокого и стойкого пурпурного красителя. Джованни Ручеллаи, записывая семейную историю, упоминал: «Наш пурпур украшает одежды кардиналов и королей. Это искусство, переданное нам предками, стоит дороже золота и является источником нашего благосостояния».

В архивах Флоренции сохранилось описание процессии Дня Святого Иоанна 1420 года, где представители цехов шли строго в порядке значимости. «Сначала шли судьи и нотариусы в мантиях, отделанных горностаем, за ними – представители Калимала [цех торговцев тканями] в одеждах из тончайшего сукна, затем менялы с золотыми цепями на шеях…» – записал анонимный хронист.

Флорентийские женщины, несмотря на ограничения эпохи, играли важную роль в культурной жизни города. Клариса Орсини, жена Лоренцо Великолепного, была покровительницей искусств и литературы. Лукреция Торнабуони, мать Лоренцо, сама писала религиозные поэмы.

В монастыре Сан-Марко жила Джиневра де Бенчи, муза художников и поэтов. Леонардо да Винчи написал ее портрет, а Анджело Полициано посвятил ей сонеты. Филиппа Строцци была не только красавицей, но и умелой политической интриганкой, плевшей заговоры против Медичи.

Когда Макиавелли появился на свет, Флоренция уже почти три десятилетия жила под фактическим правлением семейства Медичи. Козимо Медичи, умерший за пять лет до рождения Никколо, сумел создать уникальную систему скрытого контроля над республикой, не занимая при этом официальных государственных постов.

Веспасиано да Бистиччи, знаменитый флорентийский книготорговец, оставил нам портрет Козимо: «Он был человеком среднего роста, с оливковой кожей и внушительным присутствием. Хотя не получил формального образования, был исключительно начитан и мог поддержать беседу с учеными людьми на темы философии и теологии. В вопросах управления государством его рассудительность была непревзойденной».

При внуке Козимо, Лоренцо Великолепном, который правил Флоренцией в годы детства и юности Макиавелли, искусство манипуляции политической системой достигло совершенства. Лоренцо был не только искусным политиком, но и поэтом, покровителем искусств, образованным гуманистом.

Аньоло Полициано, поэт и гуманист из ближайшего окружения Лоренцо, писал о нем: «Он обладает удивительной способностью быть разным с разными людьми – с философами рассуждает о тонкостях платоновского учения, с художниками обсуждает пропорции и перспективу, с музыкантами – гармонию, а с простым народом шутит и веселится, словно один из них. И при этом во всем остается собой».

Чтобы лишить аристократию возможности и права участвовать в избирательном совете и работе в советах, во Флоренции был выпущен декрет, не позволяющий маргиналам (знати) принимать участия в выборе. Он назывался – «Установления справедливости» и был создан в 1293 году под руководством Джано делла Белла – флорентийского политического деятеля из влиятельного, но не аристократического рода.

Основные положения «Установлений справедливости»:

Законы создавали юридическое определение «магнатов» (magnati) – членов знатных феодальных семей

Магнатам запрещалось занимать высшие государственные должности в республике

Магнаты несли коллективную ответственность за преступления, совершенные членами их семей

За преступления против простых граждан магнаты подвергались более суровым наказаниям

Была создана должность «Гонфалоньера справедливости» (знаменосца справедливости) для контроля за исполнением этих законов

Законы применялись довольно строго, особенно в первые десятилетия после их принятия:

Для включения в список магнатов было достаточно иметь рыцарский титул или принадлежать к знатному феодальному роду

Списки магнатов периодически пересматривались и расширялись

Многие знатные семьи, чтобы вернуть себе политические права, были вынуждены менять имена, отказываться от титулов и вступать в гильдии

Впоследствии применение законов стало более избирательным. Некоторым знатным семьям удавалось получить исключение из списка магнатов. К XV веку (период, о котором писал Варки) эти законы всё ещё действовали, но их влияние было уже не таким сильным, как первоначально.

Эти законы стали важным инструментом в формировании особой политической системы Флорентийской республики, где власть сосредоточилась в руках богатого торгово-ремесленного сословия (пополанов), а не традиционной аристократии.

XV век стал временем интеллектуальной революции, в авангарде которой шла Флоренция. Гуманистическое движение, возникшее в предыдущем столетии благодаря усилиям Петрарки и Боккаччо, достигло расцвета и трансформировало культурную парадигму. Концепция studia humanitatis – изучения грамматики, риторики, истории, поэзии и моральной философии – стала основой нового образования, ориентированного на формирование активной гражданской личности.

Джованни Верчелли, миланский посол при флорентийском дворе, в донесении своему господину Филиппо Мария Висконти с некоторым раздражением отмечал: «В этом городе даже лавочники рассуждают о делах государства как философы, цитируя древних авторов и находя в истории примеры для подражания или предостережения».

Важную роль в развитии гуманистического движения сыграл Флорентийский университет (Studio Fiorentino), основанный еще в 1321 году. В XV веке он привлекал выдающихся ученых, среди которых были Кристофоро Ландино, Марсилио Фичино, Анджело Полициано. Особое значение имело преподавание греческого языка, начатое Мануилом Хрисолором в 1397 году и продолженное его учениками

В 1439 году во Флоренцию прибыл византийский философ Георгий Гемист Плифон для участия в церковном соборе. Его лекции о Платоне так впечатлили Козимо, что тот загорелся идеей создать центр изучения античной философии.

Козимо выделил виллу в Кареджи и значительные средства для создания центра неоплатонической философии. Руководителем он назначил именно Фичино, сына своего личного врача. Прозорливость Козимо оказалась безошибочной – Фичино стал гением перевода, сумевшим передать не только слова, но и дух платоновской философии.

«Когда я перевожу Платона», – писал Фичино в письме к другу, – «я чувствую, будто его душа вселяется в меня. Иногда я забываю, где заканчиваются его мысли и начинаются мои собственные».

К 1484 году Фичино завершил колоссальный труд – полный перевод сочинений Платона на латынь. Это событие имело революционное значение – теперь идеи греческого философа стали доступны всем образованным европейцам, не владевшим греческим языком.

Пока философы Платоновской академии трансформировали мир идей, художники и архитекторы Флоренции совершали не менее радикальную революцию в визуальных искусствах.

Джорджо Вазари, биограф великих мастеров эпохи, описывал это время как пробуждение: «Искусство словно проспало тысячу лет и вдруг открыло глаза во Флоренции».

Начало этой революции связывают с именем Мазаччо, чьи фрески в капелле Бранкаччи потрясли современников реализмом и психологической глубиной. Хотя Мазаччо умер молодым – ему было всего 27 лет – его работы изменили направление живописи на столетия вперед.

«Когда я впервые увидел «Изгнание из рая» Мазаччо, – писал Микеланджело, который учился, копируя эти фрески, – я понял, что живопись может передавать не только формы тел, но и движения души. Адам и Ева у Мазаччо страдают по-настоящему, их боль пронзает сердце зрителя».

Параллельно с Мазаччо работал Донателло, чьи скульптуры возрождали классические традиции, но наполняли их новым, драматическим содержанием. Его бронзовый «Давид» – первая со времен античности обнаженная статуя в полный рост – стал символом республиканского духа Флоренции, города, гордо противостоявшего более могущественным соперникам.

Палаццо Медичи, спроектированный Микелоццо для Козимо, задал новый стандарт городской архитектуры. Трехэтажное здание с рустованным первым этажом, напоминающим крепостную стену, более изящным вторым и легким третьим, увенчанным выступающим карнизом, создавало впечатление стабильности и основательности.

«Дом должен быть похож на его хозяина – говорил Козимо Медичи. – снаружи суровый и сдержанный, внутри – исполненный благородства и красоты».

«Козимо мудро избегал всякой пышности и показного великолепия в своей одежде и манерах