Две повести и роман – цельное странствие в поиске ответов, паломничество без места назначения. Я прочитала и осталась обессловлена, как будто Битов забрал все мои мысли, поменял их местами, вылепил из них что-то совершенно другое и перевел в свой особенный текст, который очень похож на мой, но не мой. Он про меня, про мое место в этом мире, хоть я почти не узнаю себя ни в одном из битовских «я».
Некоторые мудрецы считают, что именно свобода выбора и связанная с ней возможность (и желание) задавать вопросы является той самой божественной искрой, которой Всевышний наделил человека, когда создавал его по образу и подобию своему. Битов не боится задавать сложные вопросы, через обсуждение которых в итоге формируется его философия.
И сейчас мы приближаемся вплотную к тайне. Где человек? кто человек? и зачем человек?
Сначала Битов, по-сократовски идя от противного, пытается дать определение человеку, установить место человека в окружающем мире и его связь с природой.
Что можно обозначить как экологическую нишу современного человека? Саму планету Земля?
В отличие от птиц, живущих в однородности воздуха, человек, все время находясь в пограничном состоянии – позади прошлое, впереди будущее, между двумя нереальностями, – движим стремлением преодолеть это противоречие, но и существует только благодаря напряжению границы, обретая гармонию исключительно в духовной сфере. Наличие границы в философии Битова является основополагающим. Человек, исследуя мир только через себя, ограничен своим представлением о нем. Граница позволяет человеку мыслить, и она же отсекает его от окружающей среды. Нет контакта с птицами. Нет связи с природой. Нет понимания между людьми.
Человек противопоставлен дикой природе и по отношению к ней выступает разрушителем. Он всегда лишний в пейзаже. Когда люди осваивают пространство, оно становится культурным, но созданные рамки и границы лишают человека свободы и принадлежности к окружающему миру. Человек создан по образу и подобию божьему – художником, но не чтобы творить (человек может только натворить, портить), а чтобы оценить творение Художника. Место человека в культурном пространстве – созерцать и восхищаться созданным для нас миром. А мы безумствуем, как оглашенные, стоя на пороге храма и опять – на границе.
О, насколько одичание дичее дикости!..
И вдруг одновременно плавно и резко начинается третья часть, роман «Ожидание обезьян», которая совершенно отличается от повестей и полностью переворачивает наше представление о происходящем. Реальные события перемежаются горячечным бредом, воспоминаниями и главами из ненаписанного романа, и в какой-то момент становится непонятно, кто что говорит, кто кого ждет – мы обезьян или обезьяны нас, автор и главный герой меняются местами, а потом начинают дробиться и с каждой крошкой хлеба и каплей вина растворяться в каждом читателе, в планете Земля. Гибнут животные, заражено море, весь мир медленно рушится, и обезьян нет совсем, но, замерев в ожидании на пороге между бытием и небытием, в конце своего духовного пути автор исступленно кается и молится не о вечной жизни, а о вечной смерти – чтобы исчезнуть в идеальном мгновении и вместе с ним, чтобы мытарствующая душа наконец обрела свое место и спасение, чтобы наконец оказаться в однородной среде, которая не прах, но свет.
Ждать – все равно что. Что транспорт, что любимую. Это формула, а не причина. Ждешь, потому что ты предопределен, потому что ты описан, потому что внутри описания ты находишься. Я не ждал самих обезьян – я попал внутрь текста, описывающего ожидание их. Это – то самое, когда не ты, а с тобой что-то происходит. То, от чего вся литература.
Философский роман становится художественным благодаря языку – точному, неожиданному. Текст «Оглашенных» исключительно многословен и многослоен, каждый абзац – вдох, каждая точка – выдох. Битов заигрывает с читателем, добавляя мозаичными вкраплениями отдельные истории, как остающийся за скобками шепот суфлера, но все вместе они сплетаются в единое полотно романа, которое полностью существует в культурном и историческом контексте, изменяясь в зависимости от знаний и ассоциаций читателя благодаря скрытым цитатам и явным приветам классикам и современникам.
Битов препарирует слова на примере чайки и коня, как будто пытаясь приподнять семантическую завесу, окутавшую наш мир, и обнажить его истинную суть. Слова бессильны, но для Битова слово одновременно и цель, и инструмент, и дао, и он продолжает писать – на границе жизни и литературы.