Читать книгу «Прекрасное видение» онлайн полностью📖 — Анастасии Дробины — MyBook.
image

Анастасия Дробина
Прекрасное видение

Военный совет собрался в пятницу, в девять часов вечера, на нашей кухне. Присутствовали: я, бабуля, Катька, Яшка Бес и мой экс-супруг Петька Осадчий, красавец и милиционер. Несмотря на количество людей, тишина в кухне стояла мертвая. Все взгляды были обращены к Катьке, которая накручивала телефонный диск. Набрав номер, она прижала трубку к уху. Мы вытянули шеи. Молчание длилось минуту. Другую. Третью.

– Ну что? – спросил Осадчий. Ответ был рифмованным, но крайне неприличным. В трудные минуты жизни красавица, умница и старший налоговый инспектор Катька употребляла совсем не инспекторскую лексику.

Яшка нахмурился. Спрыгнул с подоконника, прошелся по кухне, попил из чайника, поперхнулся, сплюнул в раковину и завопил:

– Да где она может быть?! Вспоминайте… мать вашу так!

– Мелкобесов, фу! – немедленно отреагировала бабуля.

– Извините, Софья Павловна… Подруги вы или кто?

– Замолчи, чучело, – неуверенно сказала Катька. Факт неуважения к старшему брату был налицо, но Яшка даже не огрызнулся. В кухне снова воцарилась тишина. Дело и впрямь выглядело нешуточным. Заканчивался четвертый день, как исчезла наша с Катькой подруга и сослуживица Ванда Андреева.

Неладным запахло еще в понедельник, когда Ванда не явилась вовремя на работу. В данное время это было просто смерти подобно: вторую неделю на входе дежурила кадриха с толстой книгой для записи опоздавших. Мы с Катькой были изрядно ошарашены, влетев в отдел и увидев пустой стол подруги. Дело было не только в кадрихе: Ванда не опаздывала на службу никогда, точность была одним из ее пунктиков. Кроме того, в понедельник она обычно возвращалась первой электричкой из деревни, где жила ее прабабка. Электричка подходила к Киевскому вокзалу ровно в восемь, так что добраться к девяти на службу не представляло труда. Полчаса прошло в томительном ожидании, потом Катька подсела к телефону, и мы убедились, что Ванды нет и дома.

Она вошла в здание инспекции через двадцать минут – спокойно и без приличествующего случаю безумного выражения лица. Кадриха онемела от подобной наглости, фамилия Ванды внеслась в книгу опозданий с особенным удовольствием, было обещано лишение квартальной премии, после чего завкадрами, победоносно раскачивая трикотажным дирижаблем, удалилась. Мы кинулись к Ванде.

Очевидно было, что ночь она не спала. Под глазами темнели круги, цвет лица был изжелта-бледным. Инспектор Андреева даже не была накрашена, а на голове вместо идеального валика красовалось растрепанное гнездо, местами прихваченное шпильками.

– Что случилось? Проспала? Электричка не пришла? С прабабкой что-нибудь?!

Но на наши вопросы Ванда лишь молча покачала головой, отвернулась и включила компьютер.

Через несколько минут нам уже стало не до Ванды. Из главка примчалась Шизофина и со стальным блеском в глазах объявила, что сведения по налоговым льготам должны быть собраны и предоставлены как можно скорее.

– А срок какой, Жозефина Петровна? – робко уточнила Катька.

– Срок – вчера! – отрубила шефиня. – Бросайте все – и марш в архив!

Свет не видел противней работы, чем отчет по налоговым льготам. В отделе сие занятие именовалось «сбором прошлогоднего снега». На практике это означало просидеть полдня в душном архиве среди пыльных папок, перелистывая дела и делая из них выписки. Потом эти сведения вносились в специальные справки, подвергались суммированию, разбивались на колонки «До налогообложения», «После налогообложения», «Возможная сумма налога» и так далее. В итоге в главк отправлялись стройные ряды цифр, обозначающих налоги, которые государство могло, но так и не сумело выбить из стойких коммерсантов. С какой целью производилась эта разделка туш неубитых медведей, не знала, кажется, даже шефиня. Тем не менее всякий раз, когда из главка приходил запрос, Шизофина отменяла все текущие дела, включая срочную проверку квартальных отчетов, и бросала отдел на архив.

– Нашли себе Золушку… – пыхтела Катька, сидя на табуретке перед архивным шкафом и яростно листая пухлую папку. – Составь сведенья, подмети пол, посади сорок розовых кустов, познай самое себя – и можешь, блин, своей текучкой заниматься… А потом начнется: «Почему квартальные валяются? Почему пени не начислены? Всех премии лишу!» Да засунь ты себе эту премию в одно место! У меня Бесы вечером на бильярде больше накатают. Я, между прочим, целый государственный налоговый инспектор, а на работу в зашитых колготках бегаю! Хоть бы взятки, сволочи, давали, так никто не чешется…

Я не вступала в обсуждение спорного вопроса о взятках. Меня больше волновало отсутствие в архиве Ванды. Ее шкаф находился рядом с моим, но был заперт. Мельком я подумала о том, что надо бы сходить за подругой. Шизофина не выносила, когда ее распоряжения не выполнялись, а в отношении Ванды это приобретало угрожающий характер.

Я, в общем-то, догадывалась, чем подруга раздражает начальницу отдела. Шизофина, немолодая уже тетка, имела за плечами двадцать лет работы в финансовых учреждениях с их бабьими коллективами, мелкими дрязгами, заспинными сплетнями и периодическим вылизыванием задних мест руководству, без чего не мыслилась никакая карьера. К этому прикладывалась несложившаяся личная жизнь, больная мать, малолетняя дочь-шалава и расширенные сосуды. Злой Шизофина не была, но характер имела склочный и могла при случае завернуть непристойное словцо. Ванда же мата не переносила в принципе. Какое-то время наши с Катькой увещевания по поводу того, что с начальством не спорят, оказывали действие, но однажды, на совещании, во время Вандиного отчета по результатам проверки Шизофина разошлась особенно, и подруга не выдержала:

– Жозефина Петровна, здесь не кабак, выбирайте выражения.

Шизофина онемела. В стенах налоговой инспекции субординация соблюдалась строжайшим образом. Подобные высказывания в адрес руководства не позволяли себе даже старшие работники. А двадцатилетняя нахалка, осмелившаяся читать начальству мораль, как ни в чем не бывало перевернула страницу и в гробовой тишине продолжила чтение акта. Происшествие обсуждалось в кулуарах инспекции добрые две недели, Ванде пророчили увольнение, однако дело как-то обошлось. Поговаривали, что сторону Ванды взял «сам», к которому шефиня носилась жаловаться. Но Шизофина уже вышла на тропу войны, которая затянулась на три года. Ее раздражало все: толстые книги Ванды в ящиках стола (сама Шизофина довольствовалась журналами «Лиза» и «Отдохни»), ее аккуратные костюмы (Шизофина «рассекала» по инспекции в турецкой юбке и трикотажной кофте с блестками), изящные рисунки на ненужных бланках, не менее изящные отказы оформлять инспекторскую стенгазету («Это не входит в мои профессиональные обязанности»), ее неизменная сдержанность и возмутительная независимость. От всего этого Шизофина булькала, как самовар, но не имела возможности даже лишить умничающую девчонку премии: работала Ванда блестяще. Так что малейший промах со стороны подруги мог иметь необратимые последствия.

Гром грянул перед обедом. Мы поднялись из архива усталые, запыленные, нагруженные папками, и первое, что увидели, – сидящую за столом Ванду. Было ясно, что она не вставала из-за него с утра. На ее лице по-прежнему не было косметики, неубранные волосы падали на лоб. На столе лежал открытый квартальный отчет, в который Ванда смотрела невидящими глазами. Мы переглянулись. Теперь уже не было сомнений – что-то стряслось. Катька вывалила груду папок на свой стол, вздохнула, собираясь с духом перед тем, как подступить к Ванде с расспросами, но в этот миг с грохотом разверзлась дверь. В отдел ворвалась Шизофина.

– Ну че, девки, готовы, что ль, сведенья? Живо все мне на стол, в три уже повезу! Андреева, ты по заводу «Кристалл» сделала справ… Андреева!!! Это че за посиделки?! Че, как барыня, расселась? Работа здесь надоела? Я те мигом устрою увольнение по собственному! Отдыхать вздумала, графиня! Думаешь, хачика с деньгами завела, так тебя тут терпеть будут? Можешь к нему убираться, он те и будет зарплату платить, а здесь…

Ванда резко встала из-за стола. Хлоп! Шизофина захлебнулась на полуслове, а мы даже не сразу поняли, что произошло. В наступившей тишине отчетливо было слышно гудение компьютеров. Ванда вытерла о юбку ладонь, которой влепила пощечину начальнику отдела, взяла со стола сумочку и вышла за дверь. С минуту отдел проверок напоминал Музей мадам Тюссо. Затем Шизофина взревела дурным голосом и ринулась прочь. Мы помчались следом.

К счастью, шефиня бросилась не к начальнику инспекции, а к себе в кабинет, где и закатила грандиозную истерику. Мы, как цыплята, суетились вокруг с водой, нашатырем и валокордином. В дверь заглядывали любопытствующие из других отделов – через полчаса новость облетела всю инспекцию.

– Сучка… Вот сучка… Я ж ей в матери… – икала Шизофина, судорожно глотая воду. Жирная косметика бежала по лицу ручьями, крашеные кудельки тряслись, и лично мне было ее жаль. Конечно, Шизофина не подарок, но бить морду руководству… «Во Вандка дала… Вот дала…» – стучало в голове. В круглых глазах Катьки, капающей валокордин в стакан, читалась оторопь.

– Все… – толкнув меня локтем, пробормотала она. – Теперь точно вылетит.

Разумеется, в тот день Ванда в инспекции больше не появилась. Не было ее и дома, куда мы с Катькой названивали до двух часов ночи. На следующий день она не пришла на работу. Мы встревожились не на шутку, решили было даже позвонить матери Ванды, но по зрелом размышлении отбросили эту мысль. Ирина Петровна была весьма нервной особой, и известие об исчезновении дочери, пусть даже взрослой и живущей отдельно, могло обеспечить ей сердечный приступ. Еще три дня мы ждали, что Ванда все же явится в инспекцию – хотя бы за расчетом. Но она так и не пришла. Ни в среду, ни в четверг, ни сегодня.

…– Где она вообще может быть? – с умным видом спросил Петька, доставая записную книжку. – Давайте, девки, думайте.

– Да все уже передумали! – заорала Катька. – Нигде ее не может быть! Объявляй в розыск на фиг!

– Куда я ее тебе объявлю? – разозлился Петька. – Она совершеннолетняя! Я ее сегодня в сводку поставлю, а она завтра явится и скажет, что на Канарах загорала! У нас и так висяков полно! Пусть мамаша заявление пишет – если через неделю не явится, будем искать…

Катька схватилась за голову. Я молчала. Все мы, собравшиеся здесь, хорошо знали друг друга. Петька прекрасно понимал, что Ванда – не из тех эксцентричных девиц, которые неделями болтаются по своим делам, не оповещая об этом близких.

– Да ежу понятно, где она, – вдруг зло сказал Яшка. – Или у придурка своего, или у Барса.

В кухне воцарилась неловкая тишина. Мы с Катькой переглянулись: эти варианты уже обсуждались нами и, в общем-то, не были лишены основания.

– Вряд ли, Яшенька, – как можно ласковее сказала Катька. – Мы бы знали.

– Ка-ак же… Доложилась она вам… Курицы. – Яшка бросил недокуренную сигарету в раковину и вышел. Хлопнула дверь.

– Яшка! Яшка! – Катька помчалась за ним.

С лестничной клетки послышалось сестринское напутствие:

– Борщ в холодильнике! Котлеты холодные не ешьте! Посмотри, чтобы Ванька уроки сделал! И не вздумайте там впятером его математику под ответ подгонять! Приду – проверю!

Оставшиеся члены совета сошлись на следующем: горячку пока не пороть, подождать завтрашнего дня, если же Ванда не появится – ехать к ней на квартиру с обыском. Последняя функция возлагалась на нас с Катькой – обладательниц запасных ключей. Петька под нашим давлением пообещал проверить сводки по найденным трупам и обзвонить больницы.

Катька ушла. Бабуля, вздыхая, прикурила сигарету из Петькиной пачки, взяла газету и отправилась в комнату. Мы с Петькой остались вдвоем.

– Осадчий, иди домой. Двенадцатый час.

– А борща? – удивился Петька.

– Иди к своим девкам – они накормят. – Я придала своему голосу всю возможную непреклонность. – У меня не ресторан. И не богадельня.

– Нинон, ну ты что? Я жрать хочу!

– Убирайся, тебе говорят.

Осадчий наконец понял, что я не шучу. С обиженным видом вышел в прихожую, крикнул бабуле: «До свидания, Софья Павловна!», получил в ответ елейное: «Заходи, Петенька!» – и хлопнул дверью. Через минуту из комнаты донеслись бравурные звуки рапсодии Листа. Лист означал, что бабуля не в духе. Я зашла. Бабуля, сжимая в зубах сигарету, ожесточенно барабанила по клавишам пианино. Я открыла форточку:

– Не кури в комнате.

– Почему ты меня воспитываешь?! – возмутилась она, выпуская клуб дыма. – И с какой стати он ушел? Если не ошибаюсь, у нас целая кастрюля…

– Я не ему варила.

– Поразительный эгоизм. Просто железобетон! Ты меня пугаешь, девочка.

– А ты меня! – взорвалась я. – Мы в разводе – забыла? Забыла, сколько я с ним мучилась? А кто дома не ночевал? А кто весной с триппером пришел? А кого я с малолеткой в машине застукала?! Хватит, надоело! И не смей его в гости приглашать!

Бабуля задумалась. Вздохнула, притушила сигарету в пепельнице, опустила крышку рояля и подытожила:

– Кобель, конечно. Но хор-р-рош, мерзавец!

Я ушла на кухню, чтобы спокойно пореветь.

Осадчего моя Софья Павловна обожала еще с тех пор, как он появился в восьмом классе нашей школы. Бабуля тогда вела у нас литературу и русский язык. Проверив очередное Петькино сочинение и выведя под исчерканными красной ручкой каракулями большую пару, она мечтательно говорила: «Полнейшая бездарность… Но как похож на Жюльена Сореля!» Кто такой Жюльен Сорель, я тогда еще не знала, но собранием девического коллектива восьмого «А» было единогласно постановлено: Осадчий – вылитый Ален Делон. В том же восьмом классе Петька взялся меня охмурять, сначала с откровенно корыстными целями: я давала списывать диктанты и, как могла, исправляла ему сочинения. Девчонки шипели, я ходила счастливая и в глубине души удивленная – что он во мне нашел? Дома таращилась в зеркало. Черная коса, нос с горбинкой, глаза – ничего особенного…

Закончив восьмой класс, мы с Катькой подали документы в экономический техникум, который был близко от дома. Петька, дабы не загреметь в армию, подался в Школу милиции. На этом школьный роман мог закончиться сам собой, но Петькино ухаживание вопреки всем правилам логики продолжалось и росло. Он водил меня в кино, иногда, стиснув зубы, – в театр, сидел у нас до ночи, фамильярно болтая с бабулей, тающей от его наглых светлых глаз. Если было время, он приезжал за мной в техникум, и девчонки дружно говорили: «Ах!» Как только мне исполнилось восемнадцать, воспоследовало предложение руки и сердца. Предложение сопровождалось охапкой тюльпанов с клумбы парка Советов и стихами, стоившими Осадчему, по его словам, трех бессонных ночей. Сей опус гласил:

 
Дрожит рука, трепещет сердце, желудок прет из живота!
Нинон, люблю тебя безмерно – так будь женой мне навсегда!
 

«Баратынский!» – растроганно сказала бабуля по прочтении шедевра. Положила листочек на стол и недоуменно воззрилась на меня: «Что, в таких случаях полагается долго думать?»

Я не железобетон. И не статуя Командора, как утверждает бабуля. Я прожила с Осадчим четыре года. Но если мужик шляется по ночам, возвращается пьяный и весь в помаде, а утром, проспавшись, врет напропалую о секретных спецзаданиях, – долго этого не выдержит ни одна статуя.

Ночью мне не спалось. За окном шел снег, я сидела на подоконнике, курила, смотрела на пустую улицу. Думала о Ванде. Куда она могла деться?..

Прозвище «Марсианка» первой использовала бабушка на уроках литературы. «Андреева, о чем мы только что говорили? Андреева, ты слышишь меня?! Нет, это не нормальный ребенок! Это марсианка! Девочки рядом, оживите этот памятник нерукотворный!» – «Я вас слышу, Софья Павловна. Но я не знаю, о чем вы говорили». – «А что я задавала на дом, ты тоже не знаешь?»

Серые, прозрачные глаза Ванды приобретали стальной оттенок. Она вставала, с раздраженным видом выходила к доске, отбарабанивала на одном дыхании стихотворение или характеристику образа Онегина и возвращалась на место, где снова принималась смотреть в окно или рисовать. Последнее Ванде удавалось мастерски, и ее тетради с обратной стороны были украшены портретной галереей учителей. Карикатуры были острыми, порой злыми и всегда похожими. Моя Софья Павловна, имеющая здоровое чувство юмора, хохотала до икоты, обнаружив однажды собственное изображение – величественную матрону, восседающую с сигаретой в зубах на томе Пушкина. Но отсутствующий вид Ванды на уроках приводил бабулю в растерянность.

«Девочка, ты же прекрасно знаешь предмет! – жалобно говорила она, когда вечером Ванда пила у нас чай. – Но в каких облаках ты витаешь? Создается впечатление, будто ты ничуть меня не уважаешь». – «Я вас уважаю, – серьезно говорила Ванда. – Только вы ко мне, пожалуйста, не приставайте. Я сразу забываю, о чем думала». От такой беспардонной искренности бабуля теряла дар речи. Обретя его вновь, возмущалась: «Нет, это, ей-богу, инопланетянка! Подумать только – ее отвлекают от великих мыслей! Я в ваши годы вообще не думала!» – «Не сомневаюсь, – тонко хамила Ванда. – Можно, я завтра не приду на литературу? У нас репетиция. А „Анчар“ я вам прямо сейчас расскажу».

С детства Ванда занималась танцами в студии Стеллы Суарес – руководителя единственного в Москве профессионального ансамбля фламенко при Испанском культурном центре. Стелла Суарес была фантастической женщиной. Чистокровная испанка, танцовщица, победительница международных конкурсов и обладательница впечатляющей внешности, она приехала в Москву во время перестройки, выйдя замуж за русского дипломата. Возможность стать домохозяйкой она с негодованием отвергла, поступила на курсы русского языка при посольстве и развила бурную деятельность по организации собственного ансамбля. Бьющая ключом энергия и неуемный темперамент Стеллы сделали свое дело: затея удалась. Помимо профессионалов, Суарес взялась обучать танцам и мелюзгу, начиная с восьми лет. Совершенно случайно объявление о приеме в студию фламенко попалось на глаза матери Ванды.

Ирина Николаевна отправила Ванду в студию без всяких честолюбивых планов – лишь для того, чтобы подрастающая девчонка не болталась по улице. Она никак не ожидала, что дочь вступит на путь профессиональной артистки. В четырнадцать лет Ванда уже свободно говорила по-испански и была ведущей солисткой ансамбля «Эстрелла», а в пятнадцать получила в партнеры Тони – Антонио Моралеса, племянника Стеллы Суарес. Прошлое этого героя-любовника было покрыто мраком тайны. Лично я знала лишь то, что Тони оказался в России в возрасте восемнадцати лет – без профессии, без языка и без планов на будущее. Что заставило его оставить солнечную Андалузию и заявиться к московской тетке – неизвестно. Парня красивее не видел свет, танцевал он великолепно, и Стелла взяла его в ансамбль, дав в партнерши любимую ученицу.

Мы с Катькой не пропускали ни одного концерта подруги. Для нас, живущих обычными девчоночьими заботами – уроки, мальчики, бои за независимость с родителями, – все это казалось захватывающей сказкой. Жизнь подруги вызывала зависть своей безусловной взрослостью. Если мы с Катькой могли убить целый вечер лишь на то, чтобы определить – стоило мне или не стоило позволять Осадчему поцеловать себя под лестницей, то Ванда уже делила постель с Моралесом. Когда об этом узнала Ирина Николаевна, последовал шквал скандалов и слез. Ванда терпеливо выслушивала все это около недели. Затем без лишних эмоций собрала сумку и ушла к бабке, живущей через две улицы. Бабка уже больше года пребывала в глубоком маразме и посему интимной жизнью внучки не интересовалась. Ирина Николаевна первое время наезжала к дочери с показательными истериками. Однажды мне довелось присутствовать на одном из этих выступлений, включающем в себя и упреки дочери в непристойном поведении, и жалобы на сердце, и угрозы самоубийства. Меня поразила олимпийская реакция Ванды, которая даже не отвлеклась на время сцены от прослушивания новой фонограммы. Когда за Ириной Николаевной захлопнулась дверь, я напустилась на подругу: «Как ты можешь! Это же твоя мама! А вдруг ей правда станет плохо?» Ванда чуть убавила звук, посмотрела на меня серыми спокойными глазами. «Не станет. Я точно знаю. Ты это один раз видела, а я – каждый день. Хорошо отцу – вовремя сбежал… Лучше иди сюда, послушай – я завтра это танцую».

Меня всякий раз поражала та перемена, которая происходила с подругой на сцене. Гремели гитары, Ванда вылетала в луч прожектора

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Прекрасное видение», автора Анастасии Дробины. Данная книга имеет возрастное ограничение 16+, относится к жанру «Современные детективы».. Книга «Прекрасное видение» была написана в 2003 и издана в 2003 году. Приятного чтения!