© Алексей Константинович Смирнов, 2015

© Владимир Камаев, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Судоходство в пролёт

О литературных настроениях

Захожу я сегодня, в Лето Господне 2006, в самый, как заявлено, богатый книжный супермаркет на Невском; захожу и спрашиваю Евгения Шварца – ну, вы же знаете: «Два клена», «Золушка»?

Не имеют понятия.

Ах да, я перепутал, это случилось в магазине «Снарк» (известно ли этим негодяям, кто есть Снарк?)

А на Невском меня живо интересовал Януш Корчак, «Король Матиуш Первый».

У меня была эта книга, одна из любимых, подаренная на десятилетие, но мое семейство минувшим летом беспечно оставило ее в деревне, и он теперь, широкоглазый Матиуш в потрепанном переплете, изучается кем-то через очки подслеповатыми глазками под хруст унавоженных носков внутри валенок.

Магазинная барышня распахнула глаза и разинула маленький ротик-точилку.

– Кор-чак? – переспросила она важно. – Какой жааанр?

Все стало ясно.

Я махнул рукой:

– Классика это, – объяснил я. – Король Матиуш Первый.

– У нас эта книга вряд ли найдется!

Я спросил ее «Почему?» таким тоном, что она окаменела и, можно надеяться, обмочилась. Я вышел и отправился в редакцию издательства беседовать с редакторшей о разнице между литературой и книжным бизнесом.

Мы улыбались друг другу и были чрезвычайно любезны, но оба явственно слышали, как звякнула скрестившаяся сталь и пролетела искра.

Если уподобить литературный текст живописному полотну, то работу над ним можно представить себе так. Вот, к примеру, художник нарисовал, как некий полный человек с очень ласковым и заведомо положительным, ангельским лицом отрывает яйца другому человеку – не то откровенному демону, не то мелкому лавочнику. Неважно, какая в этом идея – нарисовалось, и все. Приходит редактор, взирает на весь этот концептуализм, пронизанный конструктивизмом, и требует дорисовать большого поросенка. То есть добавить печатных знаков – авторских листов. Причем на переднем плане. А сверху изобразить эльфов, резвящихся на драконах, и написать «Лукьяненко», а поперек поросенка кровавыми буквами – «Сорокин». И дать еще экзотический пейзаж с пулеметными вышками и минаретами. Да приписать в уголке, что это только средняя часть будущего триптиха. Она ненадолго вывалилась из подворотной тройки, где еще уже почти существуют приквел и сиквел. И рядом со стаканчиком отирается зачушкаренный гэг.

Серийное преступление задумано и готово свершиться.

…Уже под вечер я забрел в последний магазин, где снова имел несчастье спросить о Януше Корчаке и Короле Матиуше.

– Это вам надо посмотреть в первом отделе…

– Нет, в первом отделе взрослая литература, а у вас – детская…

Недоуменные взгляды, переталкивание локтями.

– Это для какого же возраста?

Мало, оказывается, написать книжку, да еще отправиться в печку вместе со своими юными читателями-слушателями!

Это рукописи не горят – в отличие от писателей.

Теперь, я думаю, уже не в средней школе – зачем? – а на филфаках Корчака можно подавать лаконично: был такой аффтар – фтопку его…

Судоходство в пролёт

Я забегаю в будущее.

Это не 2006.

Это июнь 2007.

Каждый ребенок знает, что питерцы не ходят в музеи. Им кажется, будто они живут в музее, а потому ходить туда незачем.

Я и сам не люблю музеи. Я ничего не понимаю в том, что там выставлено, а объяснения экскурсовода забываю не то что на выходе, а гораздо раньше.

Но всему есть предел. Жить в Питере сорок лет и ни разу не посмотреть на белые ночи под разведенные мосты, или наоборот разведенные мосты под белые ночи – это, конечно, позор. То есть по отдельности я все это видел – и белые ночи, которые мало чем отличаются от непроглядных, потому что спать хочется одинаково; и разведенный мост я тоже наблюдал, и очень даже долго созерцал в нескрываемом раздражении, потому что отчаянно стремился туда, на другую сторону.

А в сочетании не видел ни разу.

Но вот случилось увидеть.

Я даже заранее поискал в сети график разводки и с ним ознакомился. Обещание «судоходства в пролет» решило дело: иду. В мире происходит столько интересного, я ничего об этом не знаю и только выдумываю всякое из головы, чего не бывает.

Мне понравилось.

Никогда прежде я такого не видел.

Ассоциативный ряд, правда, соорудился вполне медицинский, и моя моральная разнузданность перешла границы. Акватория кишела маленькими суденышками: лодочками, катерами, прогулочными судами. Никогда прежде мне не приходилось видеть такого столпотворения. Все они мельтешили в этой влажной среде, напоминая интимную микрофлору – очевидно, болезнетворную. Спринцевание в виде разноцветных далеких фонтанов не помогало. Микроорганизмы резвились в ожидании судоходства в пролет. Но потом я решил, что это все-таки не микробы, а больше сперматозоиды, потому что они вдруг резко умножились численно и, галдя, славя какого-то Олега Васильевича, потянулись стройным потоком из этого самого пролета, еще не раздвинутого. И это было явно преждевременно, потому что основное судоходство еще не состоялось.

Такие функциональные расстройства медицине известны: судоходство толком не началось, а все уже устремилось к очередному пролету.

Однако оно все-таки началось: раскрытие пролета произошло, и в него полезло сигарообразное судно с утолщением на носу. Ассоциативный ряд достроился столь недвусмысленно, что я развел руками, не стал больше ничего сопоставлять и поехал домой.

Путешествие по-французски

Верчу машину времени обратно.

…Обидел жену – и кто меня, спрашивается, тянул за язык? Зачем я это сказал?

Она купила французский фильм, на французском языке, называется «Бон вояж», то есть «Счастливого пути».

Ну а я со своей любовью ко всему французскому немедленно дал свой перевод: «Ебон путешествует».

И что, если разобраться, в этом такого? Все равно правдоподобно. Вполне могла бы случиться такая комедия, с Ришаром или де Фюнесом, и уж наверняка с Депардье.

Психологические функции

Прокатился с дочкой на Диво-Остров, где аттракционы.

Вообще, я диву даюсь (то-то и название), как много людей готовы заплатить деньги за некие действия над собой. Скорее всего, это особы, у которых преобладает юнгианская функция ощущения, они воспринимают мир кожей и мышцами, расположены к мазохизму, любят зубных врачей, пирсинг, каттинг, татуировки. У меня же преобладает, пожалуй, функция интуитивная, и вот она-то, интуиция, не советует мне заниматься этим делом. Я вообще не люблю, когда меня раскручивают, подбрасывают, переворачивают вверх ногами и проделывают другие штуки в таком же духе, потому что начинаю ощущать свою полную беспомощность во власти безмозглого аппарата.

Но некоторые приобретают даже VIP-карты по 4000 рублей с правом без очереди проходить на любой аттракцион сколько угодно, но с интервалом не меньше 7 минут. Вот кто такие настоящие VIP-персоны, а вовсе не те, кого нам показывают; персона, считающая себя очень важной, по определению и должна круглосуточно вращаться, переворачиваться, подпрыгивать и фотографироваться с обезьяной.

Дочка пошла не в меня. Огонь! Хлебом не корми – дай повисеть на хвосте. Я уже попривык к местному ассортименту удовольствий, и только устойчивый, всепроникающий запах попкорна отравлял мне существование, но выяснилось, что выстроили за лето и кое-что новенькое. Я проследил за взглядом моей дочуры: она стояла с разинутым ртом и смотрела вдаль. Я тоже присмотрелся, и вот мое сердце остановилось, мое сердце за-мер-ло. Там стояла вышка не ниже парашютной; на которую снизу была нанизана обычная лепестковая карусель со скамейками на цепочках. Карусель медленно поднималась на самолетную высоту и там, на границе стратосферы, начинала крутиться. Фигурки были такие маленькие, что даже проплывший в синеве воздушный шарик я на мгновение принял за опустошенную и оторвавшуюся на очередном аттракционе голову.

Дочка, как выяснилось, уже знала, что такое «Вышка» (это «Сатурн»), а еще «Палка» и «Люлька» (не помню точно, что это такое – некая катапульта и еще что-то для забрасывания людей в небеса). Меня спасло лишь присутствие дочкиной подружки. Я твердо заявил, что раз подружкиной мамы нет, то я никак не могу согласиться на вышку, палку и люльку.

Прекрасен ваш союз

Немножко побродил по площади Искусств, в виду Русского музея, где стоит Пушкин и рука у него наотлет.

Я никогда не понимал этого расхожего жеста: что это – облегчение деятельности межреберной мускулатуры или попытка обратить на себя внимание старика-Державина?

Однако немощные старцы, Старики Козлодоевы и Державины, рассредоточились по периметру вокруг чтеца и ссали по углам периметра в кустах сирени, обращая на себя внимание других народов и государств, которые прогуливались и погогатывали неподалеку с фотокамерами. Все в них было чужое, и даже Никон – не патриарх, а фотоаппарат.

На переправе

Вот это сегодня довольно жутко было.

Перехожу проспект.

И сзади вдруг раздается нечеловеческий, каркающий голос, в котором – дружеская издевка:

– Кто-то идет! Ногой наступает!…

(Это кто-то кому-то).

Проппу вдогонку

Ребенок приступил к занятиям в пятом классе.

Чтение закончилось, началась литература.

Сегодня на дом задали написать о разнице между чтением и литературой. В семье разгорелся спор, и мы в итоге дошли до смыслового анализа «Колобка» – вещи, по-моему, достаточно сложной и темной.

Дочура уверенно заявила:

– Смысл Колобка совершенно понятный: стареньким дедушкам и бабушкам нечего мечтать о детках, а то у них родятся дауны, без ручек и без ножек, потом куда-нибудь укатятся, и их сожрут.

Мегачикатило

Когда мне поручили написать коммерческий боевик, я с самого начала понимал, что в тексте должны упоминаться технические устройства и прочие штуки, о которых я не имею ни малейшего понятия.

Конечно, для тех читателей этой продукции, которых я перед собой вижу, все это совершенно не важно. Я могу написать, что Ахмет сбил вертолет выстрелом из пальца, и это съедят. Но заказчики потребовали поразить воображение и вообще преподнести технический позитив. Так что мне понадобился консультант, и мне его дали.

Многие сетевые друзья, возможно, помнят отрывки из боевика, которые я вывешивал на всеобщее обозрение. Тогда все громко смеялись и выставляли его автору разнообразные диагнозы, которые я при личном знакомстве не стал снимать. Да, все правильно, консультантом оказался именно этот безобидный старичок.

Я вынужден прибегать к конспирации и утаивать места, имена, должности и прочее. Поэтому ограничусь самыми общими словами. Он принял меня в подвалах одного из старейших питерских соборов – я думаю, это достаточно общая характеристика, чтобы его никто не нашел. Консультант там работает; он провел меня в келью, где обстановка не изменилась с блокадных времен: печка-буржуйка, дореволюционные полуистлевшие папки, радиоприемник тридцатых годов, выпущенный на заводе им. Калинина, и прочие раритеты. На стенах висели плакаты военной поры. Я понизил свой голос до шепота, меня охватил трепет.

Консультант усадил меня на стул и разложил бумаги. За пару дней он, оказывается, преспокойно набросал план нападения на важнейший государственный объект, со всеми подходами к нему – воздушными, сухопутными и водными. Вполне осуществимый, по его мнению, план. Доверительно поблескивая очками, рассказал, как бы он это сделал. Представил подробный план инфраструктуры этого секретного объекта. Потом представил план отражения атаки, два варианта, опять же со схематическим изображением самолетов и субмарин. «Аккумулятор», прочитал я пометку. Благодаря ему теперь я знаю про пояс акустических датчиков, пояс электромагнитных датчиков, пояс прохождения аквалангистов и многое другое.

В этих сырых стенах консультант пожелал мне удачи. Он поделился своими методами написания боевиков: он рисует Дерево Целей – то есть набрасывает предлинный список героев. А потом вычеркивает трупы.

Это Мегачикатило.

Я потрясен и раздавлен, мне дали по носу и ниже.

На самом деле это очень милый, простодушный человек.

Однажды мне понадобилось написать боевой роман про затопление Питера.

– Мне нужно затопить Питер, – объяснил я. – Совсем. Я не знаю, как это сделать.