Ну, хорош, хорош и широк Алексей Феофилактович – широкую панораму типажа вывел на сцену, типажа не устаревающего – молодого прожектёра, привыкшего жить на широкую ногу, не считающегося с самыми близкими людьми и ни в чём себе не отказывающим. Штаб-ротмистр в отставке Шамаев изображён густыми мазками, исследован в микроскоп, телескоп и калейдоскоп автором – подробно описывается его детство, формирующийся характер, его авантюры, женитьба по расчёту, его отношения с матерью. Очень интересно получается. И этот тип бессмертен и наблюдается в наше время – умение пускать пыль в глаза – чуть ли не самое главное качество современной «золотой» молодёжи: наличие престижного авто в кредит на 20 лет при проживании в хрущёвке, наличие смартфонов последней серии у бедных студентов – всё это признаки шамаевщины.
Материнство головного мозга. Грубо. Простите. Но именно мать создала такого Шамаева, сама же от него претерпела – жила в обносках в разваливающейся усадьбе, сын постеснялся её позвать на свою свадьбу. Она всё ему простила и поощряла его эгоизм, фактически содействовала «тихому убийству» своей невестки своим сыном. Настасья Дмитриевна – демиург Дмитрия Никитича. Детский эпизод с рюмкой водки очень показателен. Здесь Писемский – опять виртуоз. Автор изображает две абсолютные правды – правду Настасьи Дмитриевны – как она увидела и то, как было на самом деле. Ребёночек побледнел, пошёл пятнами и у него сбилось дыхание не от того, что отец потянул его за ухо, а от того, что хватанул залпом стопку водки. А потом, разумеется, дитятю надо защищать от «врагов» - отца, дяди, гувернанток, гувернёров.
Мотовство – штука не новая в литературе, да и прожектёров в ней тоже хватает. Но. Очень здесь сильна гоголевская линия – вышита золотой нитью по повествованию. Шамаев не обучаем – его опыт для него бесполезен, он не умеет делать выводы. Шамаев обречён на шамаевщину. Повествование катится к своему логическому концу – Дмитрий Никитич всегда будет выводиться на чистую воду и оставаться с разбитым корытом. Ещё впечатлился абсолютно неизвестными мне половицами и поговорками, которые мелькают в тексте Писемского, всегда к месту. Ещё и в этом отношении Писемский уникален – если другие русские писатели цитируют пословицы и поговорки, дожившие до наших дней и бытующие в народе, то у Писемского – стопроцентная архаика. Это удивительно.