Он добрался почти до середины подъема, как откуда-то сверху, прямо к нему, пробежал тонкий снежный ручеек. Потом еще один. Силин остановился и поднял голову. Вначале он ничего не мог разглядеть. Но потом увидел. Прямо над ним, на выходе из лога, стояло двое волков. Худые, с прижатыми к хребту брюхами. Один из них, тот, кто покрупнее, пробовал двинуться навстречу человеку. Но снег под его ногами съезжал, и животное каждый раз опасливо отходило подальше от края оврага.

Николай остановился. Руки стали замерзать. Он еще раз глянул на застывших в ожидании хищников. Те стояли неподвижно. Как статуи. Только пар от дыхания подсказывал, что они живые. Тут один из зверей, тот, что поменьше, чуть повел мордой. Силин проследил его взгляд и выругался. Справа, по дальней стороне оврага, с гребня спускались еще трое хищников. Они двигались наискосок, прямо к нему. Шли осторожно, след в след. Дорогу торил старый волк, больше похожий на обтянутый шкурой скелет. За ним неспешно семенили два молодых здоровенных волчары.

Силин быстро огляделся. Взгляд уцепился за торчащие из снега обломки лыжи. Ну хоть что-то. Быстро сиганул вниз, срывая вслед за собой небольшую снежную лавину. В мгновение ока снова оказался в самом низу. Тут же провалился почти по пояс. Действуя как в воде, с трудом преодолевая сопротивление, пошел к лыжам, помогая себе руками. Схватил обломки. Один был с острым расщепленным концом. Пойдет. Обернулся на врагов. Пара горящих глаз наверху пропала. Троица остановилась где-то посередине склона. Совсем рядом от того места, откуда он недавно скатился. Быстры, черти.

Силин еще раз огляделся. В саженях в тридцати, там, где сходились стены оврага, что-то чернело. То ли занесенный снегом выход земли, то ли… Николка пригляделся. Точно – пещера. Волки на склоне как прочитали его мысли. Они медленно, неуверенно двинулись вперед. Склон был слишком крутой.

Он не стал ждать, когда они спустятся к нему. Пошел, разгребая снег руками, к темному провалу. Был совсем рядом, когда за спиной кто-то коротко взвизгнул. Обернулся. Старый волк сорвался-таки вниз. На дно. Кубарем слетел по склону, свалился в снежное озеро и с трудом встал на ноги. Молодые опасливо остановились. Силин, пользуясь этим замешательством, ускорился и, не раздумывая, нырнул в темноту.

С трудом протиснулся, царапая спину об узкие стены. Земля замерзла и была твердая, как камень. Наконец Николай смог развернуться. Отодвинулся подальше от входа, в темноту. Замер, выставив вперед заостренный обломок лыжи. Поначалу было тихо. Потом послышались легкие, крадущиеся шаги. Прислушался. Нет, тихо. Но тишина была обманчива. Мелькнула волчья тень. Силин вздохнул. Чуда не произошло. Уж больно голодны были волки, чтобы отказываться от добычи.

Но добычей человек становиться не спешил. Переложил поудобнее импровизированное оружие в руках и стал ждать. Волк заглянул в пещеру. Постоял на входе. Видимо, пытался понять, какого же он загнал туда зверя. Хищник был совсем рядом, Силин слышал его дыхание. Частое, клокочущее. Зверь постоял еще чуть-чуть и сделал шаг назад. Уф…

Николай не успел как следует выдохнуть, как волк стрелой бросился внутрь. Человек еле успел отпрянуть в сторону, вжавшись в стену. Рядом с ним клацнули мощные челюсти со здоровенными клыками. Волк легко развернулся в узком пространстве. Ощерился, роняя слюну из разинутой пасти. И тогда Силин что есть сил воткнул туда острый конец лыжи. Волк взвизгнул. Послушник надавил на лыжу сильнее. Волк мотнул лобастой головой. Дерево поддалось. Лыжа сломалась, но острие так и осталось торчать в пасти зверя. Скуля, волк опрометью выскочил из пещеры.

Тяжело дыша, Николка затаился внутри, ожидая нового нападения. В руках он сжимал обломок лыжи, потерявший свое острие, теперь им можно было орудовать только как дубиной. Хотя в узком входе в пещеру даже размахнуться им как следует было невозможно. Силин замер. На дне оврага надсадно выл раненый волк. Неожиданно его вой оборвался и сменился вначале грозным рычанием, а потом и звуками ожесточенной схватки. Силин оперся спиной на стены и выдохнул. Снаружи волки терзали раненого товарища.

Через полчаса все стихло. Подождав еще немного, человек осторожно высунулся наружу. Недалеко от входа, среди окровавленного снега, то тут, то там валялись обглоданные волчьи кости. Но самих волков уже не было. Силин заполз назад. На этот раз он не остался при входе, а попытался заползти подальше. В затхлую темноту. Там было теплее. Двигаясь наощупь вдоль стены, продвинулся на пару метров. Все. Откинулся. Выдохнул. Темно. Только белый, с неровными краями овал входа. Хотел закрыть глаза – и тут понял, почувствовал, что он в пещере не один.

#

– Кто здесь?

Никто не ответил. Он сделал пару осторожных шагов в темноту и спросил снова:

– Кто здесь?

В черной непроглядной темноте раздался легкий шорох. Силин вжался в стену, стараясь разглядеть, кого скрывает тьма. Вглядывался так, что даже глаза начали слезиться. Снова легкий шорох. На этот раз Николай определил, откуда исходит звук. Недалеко, прямо перед ним.

– Ты кто?

Голос, прозвучавший из темноты, был старый, скрежещущий. Силин облегченно выдохнул. Человек. Уже хорошо.

– Я Силин, Николка… – он осекся, – брат Николай я.

– Монах?

Ударило кресало. Искры брызнули в темноте, и Силин зажмурил с непривычки глаза. Когда открыл, пещера была освещена тусклым светом свечи. Николай прищурил глаза. Рядом с ним, на подстилке из еловых веток, прислонившись к стене, полулежал старик. Длинная всклокоченная борода. Лица не было видно – его скрывал надвинутый куколь. Поверх рясы был накинут испещренный крестами, адамовыми головами и молитвами аналав. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» Схимник.

– Да, отче… – Силин спохватился, – нет, я послушник…

– Послушник…

Старец замолчал. Николай тоже молчал. Только оглядывался по сторонам. Кроме лежанки, небольшого образа Спасителя, нескольких берестяных туесов, видимо, с какими-то припасами, в пещере ничего не было. Или не в пещере. Скорее – в келье.

– Отче, отче…

Схимник не отвечал. Силин приблизился к нему, осторожно потряс за плечо. Старик очнулся. Высохшей рукой откинул куколь с лица. Посмотрел на Николку выцветшими, когда-то голубыми глазами. Взял его за рясу. Подтянул к себе. Заговорил тихо, еле слышно.

– Бог тебя мне послал. Отхожу я. Исповедь прими мою.

– Я не могу… Я же не иеромонах, да и вообще не монах пока…

– Можешь… можешь… только…

Старик прервался, прикрыл глаза, облизал пересохшие губы.

– Подай воды.

Силин огляделся. Туес под воду был пустой. Угли на старом кострище давно остыли. Дрова были аккуратно сложены вдоль стены, но разводить огонь и топить снег времени не было. Он быстро вылез наружу, набрал снега в ладонь. Огляделся на всякий случай, нет ли волков. Тихо. Вернулся назад. Смочил сухие губы старика снегом.

– Только владыке своему мою исповедь не пересказывай. Бог все сам услышит. Понял!

Голос старца неожиданно окреп. Обрел твердость. Силин молча кивнул.

– Слушай. Грехов много на мне. Жизнь прожил-то долгую – как тут не согрешить? Но о том каялся, и не раз. Исповедовался. Один только грех все оставлял. Да такой, что мне покоя не дает. Бередит душу, не отпускает ее. Хотя вроде и не грех это… А душа ноет, стонет от тяжести этой… Слушай!

#

Старец прервался. Прогнал слюну по сухому горлу и начал:

– Я в Приказе духовных дел когда-то служил. Давно… очень давно. Срубал плевела диавольские, что росли из семян адских. Добрые христиане привели к нам волхва поганого, с женой и ребенком. Мальцом лет десяти. Как Судебник велит, так и истину дознаваться стали. С пристрастием. Волхв тот тверд был в заблуждениях своих. Трижды его клещами жгли, ничего не выведали. Жинка его тоже была тверда. И огнем пытана, и клещами.

Голос старца, и без того глухой, зазвучал совсем тихо.

– Я тогда жестокосерден был. Каюсь. Знаю, что не грех то мой. Враги веры нашей они были, но… Сказал я тогда волхвице этой, что мальца ее на дыбу отправлю. Прямо перед ней, на глазах ейных. Сдалась она тогда. Все рассказала – о всех и вся.

Старец замолчал. Откинул голову. И заплакал. Силин молчал.

– Не знаю, смог бы отправить невинное дитя на дыбу… Но Бог мне судья. Нужно было сию тайну раскрыть. Все ведь знали и дивились, откуда тот волхв силу такую брал, чтобы чудесы свои диавольские творить. Слухи-то давно ходили… давно… Секрет был у них какой-то… секрет…

Голос старика постепенно начал стихать, пока он совсем не замолчал. Потом как очнулся. С усилием повернул голову к Силину. Голос его снова зазвучал твердо.

– Сказала она тогда, что было у них кольцо с печатью Мары. Что сей перстень многия мог чудеса диавольские творить – мертвецов поднимать, нечисть любую подчинять… Сказала – и преставилась. В ад душа ее упала. В ад…

Старец придвинулся к Силину почти вплотную.

– Долго мне тот перстень искать пришлось.

Видимо, в глазах Николая показалось удивление, и старик заговорил быстрее, проглатывая звуки и наваливая слова друг на друга.

– Нет, нет… не обманула меня ведьма. Просто далеко они его запрятали. Чуяли, видно, что конец их близок был. Но нашел я его, перстень тот. Хотел было выбросить его. Но испугался. А вдруг найдут его поганые? Нечисть-то она везде теперь бродит. А говорят – чутье у них есть на перстень этот. Душой своей мерзкой чуют. Осязать могут. Волхвы их… И тогда решил запах-то этот отбить, – старик сухо хихикнул, даже сейчас довольный собой, несмотря на прошедшие годы, – передал его в Кириллов монастырь с наказом, чтобы утаить его в святом месте. Чтобы ладан да святая вода укрыли тот перстень. Сбили их со следа. Да и подальше от капища их поганых. И вся сказка допросов моих – она тоже в Кирилловой обители… Там все и записано… А вот мальчонка тот, мальчонка…

Старик ослабил руку. Закрыл глаза. Силин осторожно опустил его голову. Старик лежал молча. Потом поднялся на локоть.

– Ты здесь еще?

– Да, отче.

– Не сиди. Иди в Кириллов монастырь. Знаю я – ищут тот перстень поганые. Приходил ко мне один человек.

– Куда? Сюда?

Старик посмотрел непонимающим взглядом.

– Ну да, сюда.

В его слабом голосе появились нотки недоверия. К самому себе.

– Худо мне было. А он пришел. Вот ты спросил, а я и не пойму… Привиделся он мне, али вправду здесь был. Монах. Лица не видел. Я вначале обрадовался – исповедь ему сложить. Начал было говорить с ним… а потом почувствовал. Поганый он… Я всегда это чувствую…

Старик замолчал. С трудом проглотил слюну.

– Виду я не подал, что раскусил я его. А он и разговорился. И ужаснулся я от слов его. Ходят, рыщут нечестивые у самого того перстня. Алкают его! А как добудут!

Глаза старика ожили, загорелись живым огнем. Голос возвысился до пророческого гласа.

– Быть беде великой, когда овладеют им нечестивые. Беде… Царя извести хотят и Рюрика призвать из адских пределов… Я слышал, я все слышал от него. Даже то, что он не досказал – понял!

Старик попытался сесть. Силин помог. Тот схватил Николку сухонькими руками за грудки.

– Не сиди. Иди. Не дай им взять его во власть. Спеши к владыке. Скажи ему, и митрополиту скажи. Возопи о беде великой. Грядет она! Грядет! Воспрянет поганство во всю силу, орды поднимутся адские. Придет жена́, облечена в солнце, и луна́ под ногами ея, и на главе ея венец от звезд. То Мара грядет… Мара… Иди… Иди же… В Кириллов иди…

Старец откинулся назад, надвинул куколь на лицо.

– Мальчонка… мальчонка…

Силин не понял, то ли старец говорит уже с собой, то ли хочет что-то поведать ему.

– Что мальчонка?

Старик замолчал, потом чуть откинул полог куколи.

– А мальчонку я приютил, не мог же бросить его. Поначалу при мне был, а как потом – я его в монастырь определил. Постриг, слышал я, принял… Хорошо все с ним… Благостно. С мальчонкой.

Старик замолчал. Молчал и Силин. Потом до него донесся шепот схимника из-под капюшона.

– Ты еще здесь? Не сиди, иди уже… молю тебя и благословляю на подвиг духовный. Время не ждет… Иди.

Николай вздохнул. Окинул взглядом пещеру, бросил прощальный взгляд на старца и пополз к выходу.