Глава 5: Данилова Падь

Силин провел в Гордеевом скиту почти год. Никто особо не выспрашивал его, кто он, откуда и что с ним приключилось. Место глухое, власть далеко. Да и что власть может спросить там, где человек сам пришел к наивысшему Судье. Не хочешь говорить? Ну нет, так нет. Бог, Он-то все знает! Живи, молись и работай. Силин так и делал, как поправился. От заката и до рассвета, без выходных и праздников. Вначале просто как трудник. А потом уже как послушник. Братии сторонился, ни с кем близко не сошелся. Только старец Макарий нашел ключ к закрытой на все замки душе Силина.

После очередного дня, проведенного в трудах и молитвах, Николай постучал в низкую дверь кельи Макария. Вечерняя служба уже закончилась, и он точно знал, что инок отдыхает в своей келье. При обычных обстоятельствах Силин не стал бы мешать отдыху старца, но бороться в одиночку со своими мыслями уже просто не было сил. Не услышав ответа, он все-таки зашел.

Небольшую келью освещал тусклый огонек лампады у икон и одинокая свеча, стоящая на столике. Старик сидел на высоком стуле и читал Библию в тяжелом деревянном переплете. Читал вслух, но тихо, одними губами. Увидев Силина, оторвался от чтения. Удивленно посмотрел на незваного гостя.

– Тебе чего, Николка? Что приключилось?

Силин поначалу молчал, теребя в руках суфью. Потом резко опустился на колени. Не поднимаясь, двинулся к сидящему старцу. Схватил его руку, зажал ее между ладонями.

– Отче, благослови на постриг.

Старец молчал. Хотел мягко вызволить руку, но Силин сжимал ее крепко.

– Ты знаешь уже мой ответ. Нет.

Тяжело опершись на подлокотник, старец встал с кресла. Николай на мгновение отпустил его руку, но тут же схватил ее снова.

– Отче! Отче!

– Не спорь, Николка.

Старец распрямился и почти выдернул свою ладонь из рук коленопреклоненного Силина. Тот так и остался стоять на коленях. Макарий отошел в сторону, остановился, что-то обдумывая. Потом резко развернулся и подошел к послушнику. Положил руки на его голову.

– Не готов ты к постригу, брат Николай. Не готов. Не отпускают тебя мирские страсти. Вставай, вставай…

Инок говорил мягко, почти ласково, как с неразумным ребенком.

Силин поднялся и остался стоять, опустив голову.

– Только одно в миру дело у меня. Да и оно вне мочи человеческой. Только молитвой и могу помочь. Больше ничем. Душу спасти Настеньки.

Николай перекрестился.

– Отче. Ты же знаешь мою справу.

– Нет, – голос старца прозвучал твердо и строго, – не я знаю, то Господь ведает. То Ему ты исповедь свою несешь, не мне.

– Прости, Отче.

– Так, брат Никола. Завтра, после заутренней, пойдешь в Данилову падь, к святому ключу. Там неделю проведешь в молитвах и аскезе. То будет пища твоя духовная. Два хлеба возьми. Воды там в достатке. Все. Вернешься – тогда поговорим. Подойди, благословлю тебя.

#

В Даниловой пади когда-то был скит. Основал его старец Даниил лет сто, может, двести назад. Вначале это была просто пещера в лесу, потом низкая изба с несколькими кельями около святого источника. Но даже для скита, не говоря уже о монастыре, места оказалось маловато. Глухой лес, раскинувшийся на холмах, густо изрезан был глубокими оврагами. Вот монахи и перебрались оттуда в Авдеевский скит, где и обретался Силин. Только изредка кто-то отправлялся в падь, чтобы в глуши предаться аскезе. Хотя после того, как медведь задрал брата Онуфрия, желающих помолиться там сильно поубавилось.

Вела к Даниловой пади тропа. Она-то и летом была чуть заметна, а зимой сойти с нее и уйти в дикий лес было проще простого. Хорошо, что Силин пару раз уже бывал там вместе со старцем. Да и привитые с детства навыки охотника неплохо ему помогали находить дорогу в лесу. Николка шел на лыжах. Без них идти было бы совсем тяжело. Снег был глубокий, да еще рыхлый и сыпучий. Любая прикрытая им ямка или промоина могла стоить очень дорого. Провалился, подвернул ногу – и тогда оставалось только молиться о скором и быстром конце. Лес дикий, полный зверья… Ходьба на лыжах задавала свой неспешный, одуряющий ритм. Изредка отвлекаться, конечно, приходилось, но большую часть времени нужно было просто передвигать ноги. Раз-два, раз-два. Иногда нога выскакивала из кожаной петли, прикрепленной к лыже. Силин валился в снег. После долгих барахтаний с трудом поднимался и крепил лыжи. И опять. Раз-два, раз-два. На Баяне, даже по такому глубокому снегу, он давно бы был на месте. Баян. Кто знает, где он сейчас, какого седока несет. Монахи не понимали, что делать им с боевым конем. Хотели поставить в стойло, но он никого к себе не подпускал. Носился, как вихрь, по скиту, не давая никому взять его под уздцы. А потом заржал долго и громко, словно пытаясь докричаться до хозяина. Сделал еще один круг – и был таков.

Мысли в голове Николая роились, сталкивались, наваливались друг на друга, сплетались между собой, перескакивали одна на другую. А потом вдруг все неожиданно прятались, оставляя за собой пугающую пустоту. И только скрип снега под полозьями. Раз-два, раз-два. Мысли… Сколько Силин их передумал за год своего послушничества! Тьму, легион – или, может, лесандр? Кто же их считал. Как и молитвы, которые он возносил Богу, чтобы Тот явил чудо и вернул ему его Настеньку. Но чудо не являлось. И тогда Силин понял причину. Из-за его многогрешной души все так стало. И сейчас не о том он молится. О душе Настеньки нужно ему молиться, о ней заботиться. Это было как озарение, как вспышка света перед очами. Именно тогда, с пару месяцев назад, Николай и решил, что станет монахом и всю свою оставшуюся жизнь будет печься о душе дочери.

Он остановился, чтобы перевести дух. Ударил досадливо заснеженную ветку. Ну почему отец Макарий отказывается благословить его на постриг? Почему? Ветка качалась перед Силиным. Разлапистая, корявая, голая, без листьев. Кора местами отслоилась и торчала в разные стороны. Силин хотел еще раз ударить ее, занес уже руку, но остановился. Вместо удара попридержал ветку рукой. Грустно улыбнулся. Вот и его душа такая же, как эта ветка. Изломанная, некрасивая, обнаженная до самого мяса, так, что даже кожа с нее сошла, слезла лоскутами. Как кора с этой ветки. Силин вздохнул тяжело и глубоко. Осторожно обогнул ветку и пошел дальше по снегу. Раз-два, раз-два.

До пещеры оставалось совсем немного, когда в лесу стало быстро темнеть. Хотя до заката было еще далеко, и Николка обеспокоенно задрал голову вверх. Там, наверху, голые ветки вековых дубов, верхушки здоровенных елей и сосен сгибались под сильным, напористым ветром. Низкие темные, почти черные облака пролетали над ними, почти задевая за макушки. Ох… не добру все это.

Внизу, среди толстенных стволов, ветер почти не чувствовался. Но Силин понимал – быть буре. Подобрался, поправил на спине худую сумку с двумя брусками черного хлеба и молитвословом и ускорил шаг. Заскользил легко и напористо. Еще чуть-чуть – и он будет на месте. Длинный пологий спуск, потом короткий подъем. Дальше у большого, расщепленного ударом молнии дуба нужно было круто свернуть вправо. Пройти совсем немного вдоль обрыва и спуститься вниз. Там по склону была проторена тропинка. На крутой, почти отвесной стене пади – десяток ступенек, выкопанных в глинистой почве. Небольшая площадка, полуразваленная хижина с дырявой крышей и лаз в небольшую пещеру.

Силин был уже внизу распадка, когда ударили первые снежные заряды. Начал подниматься, быстро переставляя лыжи поперек склона. Где-то вверху завыл ветер. Деревья застонали, затрещали, раскачиваясь и пригибаясь под его порывами. Потом вдруг все стихло. Пользуясь заминкой, Николай удвоил усилия. И тут из черного притихшего неба начал падать снег. Не просто падать. Невесомые, легкие снежинки в ватной, немой тишине низвергались легионами. Как завеса из невесомой ткани. Все вокруг потеряло свои очертания. Даже черное небо над головой пропало. Остался только снег. Везде. Под ногами, над головой и вокруг.

Николай простоял на склоне совсем немного, но на его клобуке уже наросла снежная шапка. Стряхнул снег, выдохнул, перекрестился и пошел вверх по склону. Обогнул пару сосен, цеплявшихся за откос густо переплетенными корнями, еще не укрытыми снегом. Довольно быстро вышел на вершину холма. Уже неплохо. Осталось еще чуть-чуть. Плохо было то, что расщепленного дуба, к которому должен был выйти, нигде не было.

Силин огляделся, пытаясь пробиться взглядом через белоснежный морок. Что-то темное и большое маячило совсем рядом. Он пошел в этом направлении. Нет. Не дуб. Сосновый ствол. Большой, не охватишь. Николай попытался вспомнить. Да нет. Сосен на вершине быть не должно. Расщепленный дуб в окружении молодой поросли и березы. Много берез, но ни одной сосны там точно не было. Совершенно точно. Он это отчетливо помнил. Замешательство быстро переросло в смятение. Оно нахлынуло холодной, вязкой волной. Черт, черт… Заблудиться в снегопад. Черт!!!

Послушник резко выдохнул. Одернул себя. Что ж ты за монах такой, что не Божье имя, а нечистого поминаешь в трудную минуту. Нужно успокоиться. Заблудился – это очевидно. Но есть еда, есть лыжи. Дорогу, конечно, заметет, но это не значит, что он не сможет вернуться назад. Приметные места четко отложились в памяти. Нужно просто переждать ненастье. Найти укрытие, зарыться в снег на худой конец. Нет. Так просто меня не возьмешь. Силин выдохнул. Растер замерзшие руки. Погрел их дыханием. Пожевал снег. Огляделся. Сквозь снежную пелену заметил что-то темное. Прищурился, приглядываясь. С надеждой понял, что темные очертания очень похожи на вывороченное с корнями дерево. То, что нужно. Приободрился, сделал пару шагов вперед.

Силин даже не успел понять, что с ним произошло. Снег ушел из-под ног, полился быстрым потоком куда-то вниз. Этот поток подхватил его, потянул с собой, увлекая в своем движении. Николка успел только несуразно махнуть руками, пытаясь удержать равновесие. Внутри все оборвалось. Желудок подкатил к горлу. Он падал вниз. Потом – резкий удар, громкий, похожий на выстрел, хруст. И белая пелена перед глазами сменилась на непроглядную темноту.

#

Он с трудом открыл глаза. Ресницы смерзлись. Хотел пошевелиться. Не получилось – лежал, погребенный под грудами снега. Благодаря дыханию, перед лицом было небольшое, свободное от снега пространство. Прислушался к своему телу. Нигде особо не болело. Только слегка ныло под коленом. Ни ног, ни рук почти не чувствовал, но пошевелить ими мог. Замерз. Попробовал опереться на руки и приподнять спиной навалившийся на него снег. Ничего не получилось. Руки провалились в снег. И все. Дышать стало трудно. Воздуха не хватало. Силин уплотнил, как смог, снег под руками и повторил попытку.

Снежная толща за спиной медленно поддалась. Николай почувствовал, как снежная крыша над ним дала трещину, а потом раскололась на мелкие части. Рассыпчатый снег потоком хлынул на него, заливая нос и рот. Совсем как вода. Силин закашлялся, забарахтался, отчаянно выгребая руками. Вырвал тело наружу. Ухватился за торчащий под рукой пучок прошлогодней травы, потянулся за него и вытащил себя на поверхность. Жив!

Лежал, стараясь успокоить отчаянно молотившее сердце и восстановить дыхание. Перевернулся на спину и раскинул руки. Была ночь. Буря умчалась куда-то дальше. Небо было чистое, без облаков, богато усыпано звездами. Снег перестал валить. Только иногда одинокие снежинки появлялись откуда-то из темноты и, медленно кружа, летели к земле. Как сорвавшиеся с неба звездочки. Пар от дыхания шел прямо вверх. Похолодало. Лежа под снегом, Силин этого не чувствовал. Зато здесь, наверху, мороз давал о себе знать.

Николай попробовал встать. И тут же провалился. Глубоко, почти по пояс. Огляделся. Он лежал на самом дне довольно глубокого оврага. Одна стена была почти отвесная. Видимо, это с нее он свалился, потеряв дорогу в метель. Точно. Одна из сломанных лыж торчала совсем рядом. Послушник встал на колени и пополз вперед. Вверх, по более пологому склону.