Иллюстратор Александр Николаевич Куликов

© Алексей Алексеевич Абрамов, 2017

© Александр Николаевич Куликов, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4474-4964-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Двое двигались по коридору. Проход настолько узок, что они, если бы шли рядом терлись плечами друг о друга. Поэтому сопровождающий идет позади, немного сбоку. Не сложно догадаться – проход построили в доимператорские, царские, грозные времена. Желто-бледных жидких красок с разводами внесли большевики. Красные, тогда так представляли оформление переходов государственных учреждений. Стены на уровне плеч обшиты толстой лакированной ДСП.

За прессованными плитами угадываются толстые стены оборонительного сооружения, лихого века. Тогда сюда не доносились звуки битвы. Сейчас вообще какие – либо другие звуки. Ватная тишина. Там где коридор изгибается, в толстом слое застарелого прозрачного лака отразился невысокий, лысоватый человек лет пятидесяти.

На него никогда не работал профессиональный портной с сантиметром на шее, что делят красные размытые полоски.

За высокой крепостной стеной это норма. Человек идет вперед правым плечом. Может быть, из-за этого тоже костюм на нем не смотрелся, выглядел несколько больше, да и сам человечек – невзрачен и безлик. Как бесцветная моль. Ее не всегда увидишь в шифоньере. Из-под полы пиджака виднеется синяя полоска свободной рубахи.

Пара дошла до узкой, вытянутой к потолку двери. Провожатый ткнул ее, и полотно бесшумно отворилась. В рабочем кабинете стоит огромный невысокий, придавленный к полу, как такса стол с матово-коричневой столешницей. На ней аккуратно лежат стопки папок в качественных обложках. Ровно по центру одиноко возвышается чернильный прибор из малахита, инкрустированный серебряной пайкой.

Драгоценная проволока сложилась в миниатюру. На рисунке писарь в парике с локонами что-то пишет роскошным гусиным пером. В комнату проник луч солнца, и на пере заиграла зелень уральских изумрудов. На стенах в обоях соломенного цвета с мелким рисунком висят под наклоном несколько картин в золоченых рамках, а с книжных полок выглядывают толстые фолианты с не стершимися крепкими уголками. Под одной из полок прячется бар, несомненно, с очень дорогими алкогольными напитками. Вот и вся обстановка. В помещении находился один человек. Мужчина стоит за столом, лицом к арочному окну, и глядит сквозь хрустальное стекло. По краям оно, обрамленное старой деревянной рамой, искажает вид за окном. Спутник обошел маленького человечка, раздвинул веки и, направил в зрачок тонкий луч медицинского прибора. Наклонился, внимательно всмотрелся в пустоту глаз.

Радужная оболочка неопределенного цвета. Он пощупал пульс, и что-то прошептал себе под нос. Удовлетворенно кивнул головой. Очень медленно, нехотя огромный хозяин кабинета обернулся и посмотрел на пару. В этот момент очкарик, растягивая слова, сказал седовласому старику, – Башковитый получился, – этим и ограничился. Зашел за спину карлика, и одним острым тычком жилистой руки вытолкнул маленького человечка вперед, в центр кабинета.

Голос сзади, обратился к грузному человеку. Произнес, – Вот. Готов!

Глава I. Кладбище летающих поездов

2

На старой изрезанной клеенке, чьи шрамы от ежедневных протираний жирной, дурно пахнущей кухонной тряпкой вывернулись наружу – отпечатался и вспух круг.

Молодой человек, что находился в это время в столовой, перечеркнул круг указательным пальцем. Попытался разгладить. Круг горячий и влажный от испарины. Мужчина сделал маленький глоток густого, очень сладкого, как сироп чая и посмотрел на выпуклый экран старенького черно-белого телевизора.

Под крупицами пыли, она густо покрывает экран, виден – абсолютно седой, с ровно уложенной прической, большелицый, располневший от нездоровой старости человек в строгом костюме. Он, отдыхает после каждого слова. С большими паузами, словно, совершая то, чего не хочется, костюм выдавил из нутра, – Дорогие россияне! С Новым годом!

Молодой человек усмехнулся и подумал, – Я устал. При этом ухожу. Тихо добавил, – С Новым годом!

Звали его Павел. Сейчас от Павла требовалось поторопиться, и вовремя быть на работе, в промасленном, пропахшем электропоездами депо и до утра развозить нетрезвых жителей из одного округа большого города в другой.

Павел повернул рычаг. Поезд быстро набрал скорость. Через секунду затрещала рация. Он на время забыл – на этом отрезке его ветка пересекается с другой и, не желая слышать лишенный эмоций голос диспетчера – стал тормозить.

В динамике прохрипело, – Пропустите состав. Раздался заунывный, тоскливый технический писк.

В темноте пролетел синий поезд. Восемь вагонов слились в один большой светлый луч. Линия прогрохотала и исчезла в темноте.

– Осторожно двери закрываются, следующая станция «Таганская». За перегородкой звучит голос. А потом, – «Китай – город», – подумал Павел. За день он проезжал их раз по сто, и всегда, когда влетал в желтый свет станционного зала, испытывал одно и то же неприятное чувство.

Черная однородная масса с редкими вкраплениями ярких пятен, размытая скоростью, стояла так близко к краю платформы, что каждый второй казался потенциальным самоубийцей готовым нырнуть под блестящие железные колеса.

Затрещала рация, невнятно и непонятно, а от этого еще и противно.

Сколько бы ни вкладывали в подземную связь, звучала она так, что приходилось закрывать глаза, сосредотачиваться, вслушиваться. Угадать, что хотят на другом конце провода помогало только чутье. Абсолютно не знакомый, грубый с хрипотцой голос дал команду. Металл в голосе стер границу между командой и приказом.

– Стоять! – сказал голос. Это не свойственно диспетчерам метро, отметил Павел. Голос смягчился, подобрел, поразмыслил и добавил, – Стоянка три минуты. Смолк.

Дернул рычаг тормоза. В левое ухо кто-то, не стесняясь, выругался по матери. Вагон под завязку, и пассажир, его плотно прижали к двери в кабину машиниста, выдохнул в щель ругательство.

Павел, мысленно и вслух, как и каждый раз зашевелил губами, – У-ва-жа-емые пассажиры. Заученное извинение. Точно такое, же, что с пяти утра и до часу ночи твердили голоса в вагонах. Сначала мужской, потом женский. И наоборот. Одно и то же.

Зевнул. Без интереса осмотрелся. Кривой участок. Железнодорожное полотно, резко загибалось и уходило вправо. Поезд стоял заметно накренившись. Прежде Павел здесь не останавливался, тем более по команде оператора.

Рядом нарастает шум. Похоже, через стену железной обшивки тоннеля и толщу грунта проложена параллельная ветка, возможно техническая, хотя, тут Павел покопался в памяти, о ней он никогда не слышал. Скоро справа, а может слева пронесется состав.

Ход невидимого поезда усиливался, а его состав охватила мелкая дрожь. Звук непривычный, фыркающий, казалось еще мгновение и раздастся гудок. Такой, как показывают в старых бесцветных фильмах, расчерченных царапинами от многократного показа на кинопроекторах, где поезд прибывает на одинокую станцию, с колоколом. Станция, по правилам жанра затеряна в сибирской тайге или на Диком Западе.

Шум слышен вполне отчетливо. Электропоезда все нет. На секунду показалось – в тоннеле стало светлее. Фары своего поезда Павел приглушил. Зрачки фонарей отражались в зеркалах прожекторов и едва рассеивали темноту, а яркость света нарастала.

От следующего, – А вдруг? – Павел съежился. Чернота раздвигалась там, далеко, впереди. Навстречу ему и сотне беззаботных пассажиров за спиной кто-то двигался. Кожа на спине сократилась. Заставила вытянуться как струна, и внимательно всмотреться в пустоту раздвигающейся тьмы.

Выругался, – Твою ж то мать. Так он непроизвольно, стремился крепким словцом подкрепить душевное равновесие, а больше потому, что хотел походить на старших коллег. Старожилы метро говорили так в любой ситуации. Даже, когда им в столовой наваливали в плоскую тарелку серых макарон и кусок гарнира.

– Твою ж то мать, – восхищенно восклицали мужики.

В тоннеле без сомнений светлело.

В районе затылка самопроизвольно включился и защелкал старый пленочный кинопроектор младшего из братьев Люмьер. Аппарат на бешеной скорости воспроизводит кадры из его короткой жизни.

Хаотично, в неправильно порядке мозг показывает самые светлые моменты жизненного пути. Детство, мама, море. Обычно так бывает перед смертью. На миг в черепной коробке прорезалась врожденная самоирония, – Свет в конце тоннеля он все-таки увидел. Усмехнулся. Следующая мысль, – Спасти пассажиров. Но она провалилась в позвоночник так стремительно, словно и не возникала.

В тридцати метрах покатый бок тоннеля прорезал четкий светлый луч. Павел оцепенел. На смену страху пришло сомнение, удивление и замешательство. На секунду проступили ребра железных бело-зеленых от времени плит. Тут же возникло, – Что это не так. Железные вкладыши зеленели на глазах, пропорционально стуку колес. Он усиливался, рос. С запредельной для электропоездов скоростью ветку пересек черный матовый пузатый паровоз. Такие в наши дни обычно стоят на приколе, на постаментах – памятники. Из окон вагонов паровоза лился успокаивающий зеленый свет, а из короткой трубы на паровом котле клубами валил дым.

Павел плотно, до боли сжал веки, а когда открыл глаза, взгляд вновь уперся в пустоту. Свет прожекторов едва выхватывал из небытия несколько блестящих то ли от сырости, то ли от машинного масла – черных жирных шпал. Сквозняк принес запах угольной с нотками древесной гари. Табло высвечивает желтые кубики времени. Состав медленно тронулся и машинист впервые увидел, то, что раньше никогда не замечал. Этот неосвещенный перегон поезд проскакивал быстро. В стенах тоннеля по диагонали стоят огромные, вогнутые по форме тоннеля, едва различимые, аккуратно подогнанные створки. Ворота закрылись так бесшумно, что он не почувствовал одновременной работы мощных механизмов.

3

Это был четверг. А по четвергам планерка. Графики машинистов электропоездов настолько разные, что увидеться всем. Хотя нет, не всем, а большей части коллектива удается только здесь, в течение получаса. Шеф от природы малоразговорчив и этому, честно говоря, все рады. Встреча с начальством не затягивается, а ограничивается коротким докладом с перечислением планов, редкими новостями и еще более редкими вопросами и размытыми обсуждениями.

Люди работают в основном взрослые и понимают. Обсуждать тут нечего и работать надо в тех условиях, что есть. За каждым из старожилов депо в небольшом зале с трибуной и столом для президиума – он, кажется, не изменился с момента прокладки первой Сокольнический линии – закрепилось место. Тоже не новый, обтянутый черной клеенкой, обивка кое-где слезла, обнажив матерчатую основу – стул с шаткой спинкой.

За годы работы утреннее совещание превратилось в церемонию. Сюда приходят определенными группами и садятся в определенном порядке. Рядом с Павлом всегда сидит Алексей. Моложе его на несколько лет, улыбчивый и щербатый паренек.

Они не друзья, но это добротное, крепкое знакомство основанное, наверное, на правильной оценке тех качеств, какими они наделены. А каждый в целом порядочный человек.

– Здарова, – с улыбкой сказал Алексей.

– Здарова, – ответил Павел. По привычке взмахнул правой рукой. Шефа, как и всех, кто брал слово, слушали плохо. До осмысления не доходила и сотая часть вброшенной информации. В действительность человека возвращало только непосредственное обращение к нему.

Беседу соседей по ряду прервал Ник-Ник. Так сокращенно и «за глаза» называли начальника, Николая Николаевича. Ник-ник сказал Павлу, что его поезд, хотя он еще и справно бегает пора показать мастерам. Дать профилактический ремонт. Заняться этим надо на днях. – А то, что надо сделать на днях забывается сразу, – беззаботно подумал Павел.

Темень. Изо рта валит пар. Утро у машинистов не то, что ранее. Оно сверхраннее. На работу привозят ночью. От того, что зима, складывается ощущение, что глубокой ночью. К огромному ангару, где спят поезда, надо идти через надземный переход.

Павлу нравится этот момент. В темноте. Ее четко разрезают уличные фонари, он видит распахнутые ворота. Из них падает свет промышленных ламп. Он окаймляет выпуклые лица электропоездов, словно нимб у святого мученика.

Все они, а их больше двух десятков, стоят ровно, как бойцы перед штурмом или зубы в молодом рту. Вот поезд Сереги Чернышева, вон Юрки Денкова, вон мой….

Когда кто – то уезжал строй нарушался. Прежняя красота и стройность исчезали. Поднялся на верхнюю площадку перехода. Оглянул ангар и очнулся. Для столь раннего часа строй уже нарушен.

Сегодня Алексея не было. Конечно, люди пропадали и раньше, так же неожиданно, но он знал коллег поверхностно и внимания не обращал. В такие моменты шеф хмурился, изображал обиду и цедил сквозь зубы – рабочий уволился.

Звучало это нелепо и смешно. Потому что, никто никогда не спрашивал – куда? Отсюда уходили только на пенсию или в могилу. В эти минуты Павел обычно думал об одном и том же. Для него смена работы обязательно связана с переездом в другой город, город – миллионник и улыбался.

Другого метрополитена кроме Московского им. Владимира Ленина в столице не было. Можно поменять ветку на ветку, но не более. Иногда так и происходило, когда кто – то менял место жительства. Все остальные варианты – вели на «дно» рынка труда – в охранники или еще хуже в вахтеры.

В общем пропал Леха. Пропал из виду. Потом из памяти. Стул рядом пустует. Павел хотел, чтобы так оставалось как можно дольше. Он не хотел заново проходить стадию знакомства и обмен общей информацией.

Бессмысленный, но крайне живучий треп всегда теплится в любом коллективе. О зарплате. Вознаграждение вроде обещали поднять. Часто об этом говорило несколько человек, но никто ни разу не смог назвать первоисточник этой новости. Слухи курсировали, затихали и так до очередного всплеска. До тех пор пока кто-то не услышал, как всегда краем уха что-то новое. И так до бесконечности.

Одно и то же в словах, в действиях, в окружении. Размышления прервал шеф. Босс обыденно напомнил о поручении сгонять в ремонтное депо. Поставить состав на профремонт. Там же получить резервный состав и поработать пару недель на нем. До окончания ремонта. Сделать это предстояло в следующую смену. Тут он по-настоящему обрадовался.

4

Межссменный перерыв пришелся на Старый Новый год, и такой график позволял полноценно его отметить. Без обильных застолий и тем более без песен. Наступление праздника ни к чему не обязывало. Не надо было тратить время на магазины, выбирать и гадать понравится подарок или нет и вообще ломать голову над тем, что подарить. В семье это было просто не принято и воспринималось нормально. Обычный день. Только праздник.

Приплюснутая, чуть больше метра кабина старого электропоезда. Не развернешься. Края окон от времени закопчены, а может просто стекло со временем утратило прозрачность. Серость во всем. На поцарапанной приборной панели. На лоснящихся от прикосновений десятков машинистов рукоятках рычагов.

Как и любая другая специальность, профессия машиниста метро оказалась не такой загадочной и романтичной, как рисовало воображение на курсах. Метро оказалось скучным, однообразным и походило на конвейер.

Погнал поезд к ремонтникам. Поездка без остановок. Поэтому вдвойне осторожнее. На каждой станции приглушенно доносится, – Поезд проследует без остановки! – Подстраховывают, – мельком думает Павел. С того случая, когда он увидел старый, даже старинный паровоз Павел железно убедил себя – это был не сон. Да и как в этом разувериться? Поезд ежедневно проезжал те самые ворота. Порой он не успевал разглядеть щель между плитами, и тогда казалось, что там, действительно, ничего нет.

Но едва заметные, вдавленные в основание путепровода рельсы, пересекали его путь, тонкой полоской блестели в темноте и он уже опытный машинист – мог определить. Движение по ним происходит! Не такое интенсивное, как по рельсам метро, но эти рельсы точно не забыли и кто-то по ним курсировал.

– Значит не сон, – сделал вывод Павел.

Герметичность тоннеля не нарушалась. Больше он не видел странных поездов. Распахнутых ворот. О своей находке, как человек практичный Павел умолчал. А следовал мимо, нет-нет, да и подумывал о том, чтобы разгадать тайну.

– Хотя какая это может быть тайна? – Павел озадачил себя вопросом и в специфическом запахе метро, в запахе железа, резины и промасленных шпал вычленил, остро почувствовал знакомый запах древесной гари.

Паровоз проехал только что. Стены тоннеля по обеим сторонам медленно и плавно сдвигались. В будущем Павел десятки раз возвращался к тому, чтобы осознать, зачем же он это сделал? Сейчас же рука самопроизвольно повернула рычаг и восемь синих вагонов прошмыгнули направо в сужавшуюся щель.

– Три – пять – десять секунд, – считал Павел. Услышал скрежет разодранного металла. Последнему вагону хорошо досталось. Возможно, створки ворот содрали только зеркала, но скорее всего повреждения более существенны. Значит, ремонтная бригада точно не отделается формальным осмотром состава.

– Обшивка, покраска, новые стекла, и возможно двери, – Павел в уме перечислил вероятный ущерб. Неизвестно, что там еще с кабиной машиниста.

– Так профилактический ремонт плавно перетек в ремонт капитальный. Юмор – полезная штука, – безрадостно подумал Павел. На приличной скорости проскочил преграду и оказался на незнакомой территории.

Здесь как незваный гость в чужом доме снизил скорость до минимума. Тоннелей Павел видел много и все они мало чем отличались один от второго. По едва заметным вещам, вроде нескольких слоев краски или обилия ржавчины можно было определить, что один постарше другого лет на тридцать и только. Типовые традиции метростроения, что заложили в начале пятидесятых годов, господствовали под землей до сих пор.

– Но не здесь! – отметил он.

Поезд двигается по прямоугольному коридору. Вместо железных болванок, скрепленных между собой и сдерживающих давление породы, по бокам проплывали квадратные колонны. И пока не понятно, это полноценные столбы-опоры или они выделялись из стен. Резкие углы колонн сильно выдавались вперед.

Всмотрелся. Увидел, что это действительно колонны. Толстые и высокие. Неопределенного цвета с белыми разводами. Они вплотную стоят к стене. Павел изогнул шею и посмотрел наверх за резиновый обод лобового стекла.

На светлом потолке одинаково черная широкая полоса. Конец прячется в темноте.

– Копоть от дыма паровоза, – догадался Павел. Полоса, кажется, даже чуточку выделяется на ровном своде. В отдельных местах на паутине образовалась черная бахрома из копоти. Маслянистая борода колышется, как нити водорослей в проточном, но тихом водоеме, то ли от сквозняка, а может это движение поезда. Освещения в тоннеле нет. Взглянул на встроенные в приборную панель часы.

Поглощенный тем, что увидел и последующим анализом он пропустил, не заметил, что состав ползет уже минут десять. Медленно. Прошло еще десять минут.

Поезд постукивает на стыках рельс, а он боится пошевелить рукой, двинуться, даже по кабине. Павел опасается, что сейчас его обнаружат, и некто, не ведомый и безжалостный, найдет и накажет нарушителя. За то, что вторгся в чьи – то владения.

Состав едва двигается, а люди в форме и с оружием, твердо стоящие прямо на пути, и обязательно в кожаной одежде, как рисовало воображение, не появлялись. И только миниатюрные камеры, установленные в укромных местах, так что и не заметишь, куда-то передают изображение.

Поезд плетется. Колоннада уходит вперед, сливается в одну линию и пропадает. Волна страха окатывает машиниста раз за разом, когда он проезжает следующую пару колонн. Они стоят ровно напротив. Близнецы. Павел вертит головой так, как делают пешеходы, перед тем, как решаются преодолеть многополосную автостраду. Хотят остаться в живых.