Читать книгу «Эффект бумеранга» онлайн полностью📖 — Александра Звягинцева — MyBook.
image

Гонконг, 2 декабря 1991 года

Осенний сумрак сочился разбавленным молоком из затянутых рисовой бумагой оконных проемов, отражался размытыми бликами в лакированном полу длинного коридора монастыря. Одетый в черное кимоно монах, ступая в матерчатых носках «таби», бесшумно скользил вдоль ряда сидящих на подушках в позе полного лотоса, «кэккафудза», погруженных в медитацию мужчин. Заметив у кого-либо искривленный позвоночник, монах ударял его бамбуковой палкой по плечу и скользил дальше. Больше всего от его палки доставалось двум новичкам – здоровенному рыжему европейцу и хрупкому китайскому юноше, сидящим по обе стороны от Сарматова.

Когда в конце коридора появилась фигура профессора Осира, монах молча склонился в глубоком поклоне. Остановившись за спиной Сарматова, Осира поднес к его носу птичью пушинку. Пушинка не шевелилась, и новичкам со стороны показалось, что их сосед, погруженный в глубокий медитативный транс, не дышит, однако крупные слезы, вытекающие из-под полуприкрытых век Сарматова, свидетельствовали о наличии в его расслабленном теле жизни. Улыбнувшись новичкам одними глазами, Осира-сан бесшумно заскользил по коридору дальше. В конце коридора он шепнул монаху в черном кимоно:

– Когда закончите урок, жду больного у себя.

Ударив в медный гонг, висевший у порога скудно обставленного кабинета, Сарматов известил сидящего в глубокой задумчивости профессора Осиру о своем прибытии. По жесту его руки он почтительно поклонился и занял место на циновке напротив.

– Снизошло ли на тебя, Джон, сегодня сатори при решении заданного тебе коана? – спросил Осира.

– Думаю, что во время сегодняшней медитации я опять познал состояние сатори, сенсей…

– Слушаю тебя.

– Мне был задан коан: «Как выпустить из узкого горла кувшина старого скрюченного джинна, не разбив при этом кувшин».

– И как же сделать невозможное возможным?

– Сенсей, я понял, что старый скрюченный джинн – это я сам. Кувшин с узким горлом – это тот узкий мир, который я сам создал вокруг себя. Стоит мне раздвинуть мой мир, и моя душа будет свободна, сенсей.

– Я согласен с твоими доводами, – улыбнулся Осира и, вздохнув, добавил: – Но, Джон, ты всегда должен помнить, что стоит разорвать тонкую оболочку, предохраняющую душу от пленения коварным злом, то есть разорвать цепь необходимых условностей и выверенных веками неписаных законов существования человека с себе подобными «гомо сапиенс», и вырвавшийся на волю старый скрюченный джинн принесет ни в чем не повинным людям многие беды.

– Всегда буду помнить об этом, потому что я совершенно согласен со словами моего учителя.

– Как ты ощущал состояние сатори? Поведай мне.

– Я плакал, сенсей! На меня снизошло… снизошло счастье. Я был не в силах сдержать слезы и очень удивлялся своему состоянию, но слезы продолжали и продолжали течь, и мне совершенно не хотелось их сдерживать. Я слышал отчетливый рокот моря и шлепанье о воду моих веселых друзей – дельфинов, слышал возню ласточек под крышей, воркование горлиц и призывные крики низколетящих диких гусей. Сенсей, потом я внезапно почувствовал пронзительную любовь ко всему живому на земле, нуждающемуся в моей защите, и теплые слезы еще сильнее полились из моих глаз…

– А что было потом?

– Потом?.. Не знаю, сенсей, наверное, я заснул…

– Что ты увидел во сне?

– Я увидел маленького мальчика и очень высокого старика с седыми длинными волосами. Старик посадил мальчика на красивого коня с белым хвостом и белой гривой, и конь понес его по широкому пространству, покрытому яркими-яркими цветами…

– Как звали того старика?

– Не знаю, сенсей.

– Как звали мальчика?

– Не знаю, но мне показалось, что это был – я.

– Как звали твоего коня?

– Коня? – переспросил Сарматов и уверенно ответил: – Его звали Чертушка…

– Чертушка? – бросил на него внимательный взгляд Осира. – А ты знаешь, что черт у русских – злой дух, исчадие ада…

– Мой конь, учитель, был добрым и красивым.

Осира-сан улыбнулся своим мыслям и, поднявшись с циновки, распахнул окно. Кабинет наполнился криками пролетающих над монастырем диких гусей.

– «Пролетный дикий гусь! Скажи мне, странствия свои с каких ты начал лет?» – провожая глазами гусиный клин, улетающий в сторону сумрачного моря, задумчиво процитировал Осира.

Не поворачиваясь, словно боясь встретиться с глазами Сарматова, он произнес с печалью в голосе:

– Запомни коан на завтра: «Как выйти из круга рождения и смерти?» Чтобы решить этот коан, тебе надо всмотреться внутрь этой проблемы, но не думать о ней. Если в процессе медитации тебе снова удастся воссоединить твое сознание с подсознательной основой, то ты сможешь правильно решить и этот самый трудный коан.

– «Как выйти из круга рождения и смерти?» – я правильно понял, сенсей?

– Правильно.

– Но разве это возможно?

– Для человека нет ничего невозможного. Ступай и думай.

Поклонившись три раза, Сарматов покинул комнату.

Во внутреннем закрытом дворике монастыря он нос к носу столкнулся с двумя новыми послушниками, стоящими под окном кабинета Осиры.

– Почему вы второй день следуете за мной по пятам? – схватив их за вороты халатов, спросил он.

Те, застигнутые врасплох, смущенно переглянулись. Хрупкий молодой китаец поспешил с ответом:

– Мистер Карпентер, мы из Управления Королевской полиции Гонконга… Меня зовут Маленький Чжан, а его, – кивнул он на здоровенного рыжего европейца, – его зовут Патрик Бейли.

– Я помню мистера Бейли, – прервал его Сарматов. – Полтора года назад он привез меня и доктора Юсуфа в этот монастырь. Только я не понимаю, зачем он вырядился в одежду послушника и следит за мной?

– И я помню тебя, парень, – протянул широкую ладонь Рыжий Бейли. – Не знаю, как твой чердак, но все остальное старый Осира, слава богу, похоже, привел в норму.

– Сознавайтесь, что надо от меня полиции?

– Нас прислал сюда, по договоренности с Осирой, наш шеф, комиссар полиции Рич Корвилл, чтобы мы никому не давали тебя в обиду, – оглянувшись, пояснил Рыжий Бейли.

– Кто может меня обидеть? – удивился Сарматов. – Разве я не могу сам защитить себя?

– Еще как можешь! – вспомнив драку в квартале «Красных фонарей», хохотнул Рыжий Бейли. – Но тут у тебя, парень, в любой момент может появиться противник покруче сутенеров из триады…

– Кто этот противник, мистер Бейли?

– Не кипятись, Джон, – положил лапу на плечо Сарматова Бейли. – У полиции есть информация, что тобой интересуются какие-то арабские фанатики. Этим отмороженным ублюдкам пристрелить человека – что по нужде в клозет сходить. Потому мы и пасем тебя, приятель.

– Зачем арабам пристреливать меня?

– Это уже не нашего ума дело, мистер Карпентер. Пока ты беседовал с Осирой, я переговорил по мобильнику с мистером Корвиллом. Он очень беспокоится за тебя и с какими-то двумя штатниками к вечеру приедет сюда. Прибереги для него свои вопросы, парень.

– О’кей! – кивнул Сарматов. – Наберусь терпения до вечера.

Гонконг, 6 декабря 1991 года

Еще две недели назад полковник Метлоу направил своему шефу в Ленгли шифровку, в которой настаивал на своем срочном прилете в Штаты для сугубо конфиденциального разговора, связанного с безопасностью Соединенных Штатов. Ответа на нее он так и не получил. Но сегодня утром его разбудил звонок шефа, прибывшего собственной персоной в Гонконг. Собственно, Метлоу его приезду не особенно удивился – неожиданно нагрянуть в регионы резидентов ЦРУ было у шефа в обычае. Но делал он это в случае серьезных недостатков в их работе или крупного провала, грозящего международным скандалом.

«В Ленгли мной недовольны», – сделал вывод Метлоу. Скорее всего, из-за того, что выпестованное американской и пакистанской разведками движение афганских студентов-фанатиков «Талибан» выходит из-под контроля, становясь все более неуправляемым и агрессивным. Талибы до того обнаглели, что не считают нужным скрывать, что их конечная цель – беспощадный джихад против всех неверных и создание всемирного мусульманского халифата. Причем их экспансия направлена не только на населенные мусульманами бывшие территории советской империи, но в первую очередь на подконтрольные США богатые нефтью и газом мусульманские страны Ближнего Востока. На практике с подобным мусульманским фанатизмом западной цивилизации еще не приходилось сталкиваться. Одни в Штатах попросту стремились не замечать его, по привычке уповая на то, что Америка далеко от Востока, другие из кожи вон лезли, чтобы направить разрушительную энергию фундаменталистов против разваливающейся советской империи, и лишь немногие дальновидные били тревогу, но их мало кто слышал.

«Что ж, – вздохнул Метлоу. – Я много раз предупреждал руководство, что ставка на мусульманских фанатиков опасна для долгосрочных интересов Штатов. Джинна, выпущенного из бутылки, невозможно заставить быть послушным домашним псом. К сожалению, к моим предупреждениям отнеслись предвзято. Ястребы холодной войны даже заподозрили, что для меня интересы России важнее интересов Америки!.. Ну и черт с ними, плетью обуха не перешибешь, как говорят русские! Отставка так отставка. Долг Штатам я отдал с процентами не только за себя, грешного, но и за деда и отца… В семейном шале в Австрийских Альпах среди альпийской благодати буду разводить пчел», – решил он.

Кстати, от Альп и до России ближе. Неисповедимы пути твои, Господи, может, еще и придется вернуться в нее…

Метлоу даже рассмеялся от такой перспективы. Дело в том, что с постепенным затуханием холодной войны с Советским Союзом и особенно после недавних «Беловежских соглашений», вызвавших хаотичный распад советской империи, он вдруг впервые почувствовал бессмысленность продолжения своей работы на ЦРУ. Но главное заключалось в другом: до злополучного «путешествия» по Гиндукушу с захватившей его группой Сарматова человек из Советской России был для Метлоу скорее литературно-идеологическим понятием. Изучал он его по эссе платных советологов и озлобленных диссидентов-невозвращенцев, в основном нерусского происхождения. Из этих эссе следовал лишь один вывод: Россия – «империя зла», а каждый русский – кровожадный большевик, а потому враг не только Америки, но и всего рода человеческого. При близком знакомстве с «мужиками» Сарматова, несмотря на всю трагичность положения Метлоу, этот вывод стал рассыпаться как карточный домик. Для него было полной неожиданностью, что каждый из сарматовских «мужиков» не только имел свою точку зрения на происходящее в мире и в своей стране, но и не считал нужным скрывать ее, не боясь стукачей, которые непременно присутствуют в подобных спецгруппах всех стран. Сама коммунистическая идеология была для них, пожалуй, за исключением капитана Савелова, чем-то недостойным даже обсуждения, а существенными были воинский долг и естественный патриотизм, впитанный с молоком их русских матерей. По образованности и интеллектуальному потенциалу люди Сарматова намного превосходили его коллег из аналогичных западных спецслужб.

Однако он не мог постигнуть того, что их высочайший воинский профессионализм практически никак не оплачивается государством. Если не оплачивается, то, значит, и не ценится, размышлял Метлоу. Но еще больше его удивило, что они сами воспринимают это как должное… Понять это было выше его сил.

Он вдруг осознал, что чувство острой враждебности к русским из Совдепии стало невольно сменяться у него уважением к ним. Более того, в какой-то момент он вдруг отчетливо почувствовал себя таким же, или почти таким же, русским, как и они. Метлоу не исключал, что его шеф в Ленгли, почувствовав произошедшие в нем перемены, решил лично убедиться в его лояльности Штатам.

Шеф был человеком консервативных взглядов, сформировавшихся в период холодной войны. А точнее, был специалистом в той ее части, где холодная война и соперничество США и СССР на чужих территориях перерастали в горячие стадии. Вьетнам, Камбоджа, Ближний Восток, Ангола и Мозамбик, Чили и Никарагуа, Афганистан и курдские коммунистические повстанцы были объектами тайной деятельности возглавляемого им подразделения ЦРУ. За непритязательной внешностью шефа, эдакого среднестатистического янки, скрывался человек выдающихся аналитических способностей, умеющий по малозначимым фактам и случайным оговоркам политиков безошибочно определить тенденцию развития событий в их странах. Несмотря на скандальные провалы его сотрудников и разоблачительные статьи в мировой прессе о грязных методах их деятельности в независимых странах, шеф пользовался неизменным доверием в президентских структурах и Конгрессе США.

За многие годы службы Метлоу хорошо изучил особенности характера своего шефа, его привычки и человеческие слабости. Одной из них была не проходящая со студенческих лет любовь к познанию роковых тайн и мистики древнего Востока. Собственно, на нее и уповал Метлоу, настаивая в шифровке на встрече с шефом с глазу на глаз.

Простояв битый час в автомобильных пробках, он наконец остановил машину перед трехэтажным особняком викторианской эпохи, над которым полоскался на ветру звездно-полосатый американский флаг, а перед глухими воротами лениво жевали жвачку два чернокожих морских пехотинца.

– Наконец-то, Джордж! – воскликнул лысый небрежно одетый пожилой крепыш, выходя из-за стола в небольшом кабинете. – Извини, что не мог сразу прилететь на таинственный зов Ястреба Востока.

– Русские в таком случае говорят, сэр: «Лучше поздно, чем никогда», – отшутился Метлоу, с удовлетворением констатируя, что шеф явился к нему не с инспекторским визитом, а именно по его просьбе.

– Политический пейзаж в Европе и России настолько стремительно меняется, что наши оперативные планы и долгосрочные прогнозы летят к чертовой матери… Но что за проблема, о которой ты можешь говорить со мной только с глазу на глаз? Предполагаю, что она чрезвычайно серьезна.

– Да, сэр, похоже, возникла такая проблема, – подтвердил Метлоу, пожимая его крепкую руку.

– Почему ты не сообщил, что ранен, Джордж? – нахмурился тот, увидев пластырь на его шее. – Что произошло?

– Об этом позже, – отмахнулся Метлоу. – Прежде чем говорить о возникшей проблеме, я хотел бы кое-что услышать от тебя, Крис.

– Надеюсь, ты не устроишь мне допрос с пристрастием?

– Именно это я собираюсь сделать. Говорят, что ты дока в истории Востока, не так ли?

– Надеюсь, тебя интересуют не тайны гаремов восточных деспотов и не количество отрубленных голов евнухов?

– Евнухи и гаремы меня не интересуют. Не мог бы ты познакомить меня с тайнами исмаилитов?

– О-ля-ля-ля!.. – вскинул лохматые брови шеф. – Твой интерес к ним имеет отношение к безопасности Соединенных Штатов?

– Решать тебе, Крис, но…

– Если «но», то слушай и не говори, что не слышал! – голосом средневекового базарного глашатая буквально прокричал шеф. – С какого века достойнейшего Ястреба Востока интересуют их дела?

– С самого начала, Крис…

– О-ля-ля!.. Но зачем ворошить их давно сгнившие кости?

– На Востоке ни в чем нельзя быть уверенным, Крис.

– Это верно, – бросив на Метлоу цепкий взгляд, согласился тот и проворчал по-стариковски: – Летел сюда, думал, развлекусь в злачных местах юго-восточного «Вавилона», а меня сразу заставляют читать нудную лекцию на покрытую пылью забвения тему.

– Крис, мне доставит удовольствие показать тебе злачные места «Вавилона», но сейчас мне необходима лекция.

– Ловлю на слове, Джордж, – проворчал шеф и, удобно устроившись в кресле, с удовольствием оседлал любимого конька. – Ястреб Востока, – менторским тоном начал он, – если ты был хорошим кадетом, то должен знать о том, что в третьем веке от Рождества Христова из ледяных сибирских просторов, подобно всемирному потопу, в Европу хлынули орды гуннов.

– Из алтайских просторов, – уточнил Метлоу.

– Не перебивай, не то останешься без яблочного пудинга, – возмутился шеф. – Итак: уже в четвертом веке гунны под предводительством Аттилы, названного безвольными и развратными потомками древних римлян Бичом Божьим, достигли Британских островов. Однако, не найдя в Европе несметных пастбищ для своего скота и не обогатившись ее культурой, лежащей по их милости в смраде пожарищ, гунны отхлынули назад в Восточную Европу и в Центральную Азию. Зализав за три века раны, они устремили свой алчный взор теперь уже в южном направлении. А на юге тем временем по всей лоскутной империи Аббасидов, преодолевая мечом и огнем сопротивление язычников-бедуинов и огнепоклонников-персов, победоносно шествовала новая религия – ислам. У ислама хватало внешних смертных врагов, но наибольший вред ему несли враги внутренние, из так называемой секты кармалитов, или исмаилитов, возникшей в VIII веке и укрывшейся под личиной мусульман-шиитов. Свою борьбу с исламом исмаилиты основывали на тезисе «батин», что означает – внутренний смысл.

– То есть?..

– То есть для избранных, посвященных в некую тайную мудрость, возможно любое толкование Корана, а непосвященные профаны должны лишь безоговорочно подчиняться им. Основным принципом исмаилитов было лицемерие, то есть – право посвященных на ложь. Основателем и теоретиком их учения считается Абдулла ибн Маймун из Мидии, кстати, по профессии глазной врач.

 









1
...