Когда говорят, что Пушкин – это наше все, вряд ли задумываются над тем, насколько это правда. При Петре I Россия вскочила на подножку заднего тамбура последнего вагона прогресса, избежав возможности стать чахлым самобытным царством вроде Китая или Эфиопии. Но именно резкость и запоздалость этого скачка навсегда определила нашу двойственность, разорванность между неясно осознаваемой традицией и модерностью. И до сих пор раз за разом предпринимаются попытки как-то все это примирить.
Вот и Пушкин старался. Очень старался, создавая свои сказки, выковывая канон русского эпоса. И впросак попадал, как с песнями западных славян, и большие успехи имел, как с царем Салтаном и «Русланом и Людмилой». И задачу в основном решил, создал те самые необходимые отправные точки, в бесконечном обращении к которым, в бесконечном отрицании которых и находит свое дальнейшее движение наша культура. Создал он ту саму русскость.
На этом фоне «Сказка о мертвой царевне…» - крепкий середнячок. Все о ней знают, отрывки помнят, но больно она схожа со стандартным сказочным мотивом Белоснежки, мал в ней привнесенный колорит. Однако есть он, колорит, да еще какой. Гномы на русских харчах вымахали, превратившись в богатырей. Буйных и задорных. Вот характерный эпизод:
Перед утренней зарею
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса.
И ведь чувствую я, что и до Пушкина когда-нибудь доберется политкорректность, перепишут его, заменив все этноссылки на каких-нибудь безликих разбойников. Но пока именно это и создает неповторимый колорит русского варианта бродячего сюжета.
И да, рисунки Николая Дмитриевича Бартрама, которыми издательство Clever снабдило пушкинскую поэму, чертовски хороши. Иллюстрации в стиле модерн идут Пушкину.