© Александр Савчук, 2017

ISBN 978-5-4483-9352-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кто я – меняла или валютчик?

Звание «валютчик», согласитесь, претенциозное, и мне кажется что как-то неверно называть нас, обыкновенных, постсоветских менял, валютчиками. Да, бывали в богатой истории нашей замечательной страны и настоящие валютчики, особенно в 60-е годы 20 века, крупные дела они в свое время вершили, громкие – на всю страну – уголовные дела потом на них заводили власти. Миллионы наших сограждан с задержкой дыхания следили по газетам, как карательные органы жестко и пристрастно раскручивали тех из них, которые попались… Помнится, вначале по закону им светило от 5 до 8 лет лагерей, затем, уже в процессе судилища, по прямому указанию Хрущева судебные власти подняли планку за валюту до 15 (то есть, закон в этом случае имел обратную силу) и, после того, как валютчики во всем сознались и открыли все свои нычки (или почти все), которые, надо признать, составили миллионы и миллионы рублей, а также долларов, весьма надеясь при этом на снисхождение властей, те, подумав хорошенько, решили: а почему бы их не расстрелять? Ну и подогнали новую статью под это дело – расстрельную, и расстреляли, конечно, чего уж там… дело знакомое ещё с не столь давних, сталинских времен, да и палачи, уверен, были те же… Мастера своего дела, профессора заплечных дел, ну а спецы такого профиля всегда востребованы. Тем самым власти создали в народе новый образ врага – своего, внутреннего, припугнув тех, кто ещё только мечтал о наживе. Народ бедствует, дескать, восстанавливая своим горбом страну после такой опустошительной войны, а некоторые, страшно подумать, нашли в экономике государства дыры и теперь качают через них ценности, миллионами ворочают… Конечно, тех ребят надо было в министерства на работу брать, а в начале 21 века они попросту стали бы олигархами, но не случилось, увы, новые экономические веяния тогда были еще не востребованы. Их имена были: Ян Рокотов, 33 года, Дмитрий Яковлев, 33 года, Владислав Файбишенко, 24 года. Это тех, что расстреляли.

Сейчас, в середине девяностых, нас, менял, на громадных просторах нашей страны – СССР, теперь уже, конечно, бывшей, многие тысячи, нас можно встретить в каждом городе, городке, даже захудалом поселке, возле рынков, на вокзалах, станциях, около торговых центров, банков, обменных пунктов. В менялы пошли умеющие быстро соображать и считать мелкие фарцовщики, бывшие спортсмены, просто бойкие или общительные парни, которые почувствовали к этому делу призвание, а также шустрые быстроглазые девушки. Работка, скажем так, не пыльная, зато прибыльная, хотя, конечно, где-то и рисковая. И всем менялам, представьте, находится работа. Там, где государство с обменом валют населению не справляется, мы тут как тут. Однако же слово «меняла» на просторах нашей необъятной родины не прижилось, так что нас стали называть валютчиками.

День первый: Пятница, 23 декабря

Обо всем этом я думал, пока собирался на работу. Режим дня у меня простой: подъем в шесть утра, семь раз в неделю; мы, заметьте, работаем без выходных, уж я-то во всяком случае. Водные процедуры, умеренные, впрочем, только по пояс, затем одевание, легкий завтрак, чаще всего просто чашка кофе с печенюшкой, и вперед, на «трудовые подвиги». Перед выходом, уже одетый по сезону, а сейчас на дворе декабрь, зима, минус 3—5, если верить прогнозам метеослужбы, делаю последние приготовления: деньги в наружные карманы куртки и за пазуху в потайные карманы разнокалиберными пачками: доллары, дойчмарки, молдавские леи, не так давно введенные вместо купонов, и леи румынские; а еще купоны украинские, рубли российские – и те и другие уже и не деньги совсем из-за высокой инфляции, а так, фантики. Вот такая валюта у нас теперь в ходу. Румынская граница от нашего города всего в четырех километрах, украинская в тридцати, вот и приходится иметь дело с множеством валют. Мне лично так даже интереснее, потому что скучать не приходится.

В руке у меня пакет, наивные люди думают, наверное, что в нем я ношу деньги, много денег… Всегда есть такие, кто наблюдает за нами, немало среди них и тех, кто только и мечтает завладеть чужими деньгами, так как своих нет, и заработать их они не видят возможности… Нет, в пакете этом я ношу пистолет, причем, боевой, и уже снятый с предохранителя, то есть готовый к стрельбе. «Беретта» называется. А если пистолет не снят с предохранителя, то он не способен, по моему разумению, защитить своего хозяина, ведь иногда всё дело решают секунды, если не доли секунды. Дело в том, что путь от дома до рынка и есть самый опасный в нашей работе, попытки ограблений, удачные и неудачные, чаще всего на этом отрезке и случаются. Уже по приходу на рынок я его ставлю на предохранитель и сую в подмышечную кобуру, так как на рабочем месте, в толпе народа стрелять вряд ли придется. Еще один пистолет, газовый, я сую в карман куртки. Под левую руку, так как я левша. Это так, для острастки, я, как и многие другие понимаю, что в серьезном деле такой пистолет не поможет, зато на него у меня имеется разрешение, в отличие от боевого. Даже если кто и увидит у меня газовик, или, случайно, боевой пистолет, так пожалуйста, документ-разрешение есть.

На часах без четверти семь, пора. Обнимаю супругу, легко целую в шелковую щечку сонную, только что проснувшуюся дочь. Через полчаса я их увижу вновь, они будут идти в школу, наша дочь первоклассница. Подхожу к двери – внимание! Наша девочка уже приучена убегать к этому моменту в спальню, супруга остается сбоку, в руках у нее взведенная двухстволка-вертикалка, подарочный вариант, заряды в обоих стволах – крупная дробь. Моя жена прекрасно стреляет, мы регулярно, раз в неделю, тренируемся на природе, а дополнительная подстраховка не помешает. Можно подумать, что мы перестраховываемся, или у нас синдром страха какой-то, однако вы эти годы вспомните только, и всё вам покажется логичным. Импортный оптический панорамный глазок, обошедшийся мне весьма недёшево, в который видна целиком вся лестничная клетка, показывает что путь свободен, и я открываю замок двери, затем снимаю цепочку. Выйдя, захлопываю ее на автоматический замок, и быстрым шагом спускаюсь вниз. На втором этаже у одной из дверей топчется незнакомый мне молодой человек. Я, слегка настороженный, просовываю руку в пакет и обхватываю ладонью прохладную рубчатую рукоятку. Теперь ствол своим чёрным отверстием направлен на возможную цель. Мне не хочется быть мишенью или объектом ограбления, поэтому я в подобных случаях сам держу незнакомых и подозрительных мне людей на мушке. Парень на мои шаги не поворачивается, и я, не спуская с него глаз, сбегаю вниз и выхожу на улицу. Моя супруга теперь уже с балкона контролирует мои передвижения, я на ходу приветливо машу ей рукой.

Пять-шесть минут бодрой ходьбы, во время которой я стараюсь не сближаться с кем-либо из прохожих, и, тем более, группами людей, и вот я уже подхожу к рынку. Рынок сегодня это не просто базар, как прежде, нынче, в постсоветские годы он всосал в себя все: теперь здесь сконцентрирована почти вся деловая жизнь города: тут закупаются продукты и одежда – оптом и в розницу, заключают сделки, назначают деловые свидания, а также любовные и всё такое прочее. В городе практически не действует общепит, закрыто множество промтоварных магазинов, а также базы и прочие предприятия торговли, теперь все переместилось сюда. Центром местной жизни нынче является рынок, разросшийся за последние пару лет в несколько раз и выплеснувшийся за его пределы в городские кварталы. Сегодня рынок для многих – это место выживания. Теперь здесь ничего государственного, всё частное. И все мы – граждане Молдовы – в равных условиях. Будто бы. И не поспоришь ведь, потому что не с кем. На рынке вращаются люди разных мастей: челноки – наши, местные, везущие товары из Румынии, Турции, Москвы, Одессы. Еще челноки везущие продукты – из Кишинева, Одессы, из Румынии, до которой рукой подать, граница в трех километрах. А также тут имеются мастеровые, колхозники, кооператоры, мелкие дельцы, частники со своей продукцией, перекупщики всего что возможно, торговки семечками, а также инвалиды и нищие, ну и проститутки – всем на рынке находится место, каждый занял свою нишу. Тут же, на рынке вертится и основная группа валютчиков – всего же в городе нас 22 человека. Это, так сказать, профессионалы, не считая любителей. Более чем достаточно для тихого городка с 40-тысячным населением, но что поделаешь, стихия, и не в моих силах регулировать их количество, хотя, конечно, такое широкое сообщество коллег меня раздражает. Из рук людей, желающих обменять валюту, эти хлопцы доллары вырывают, буквально за карман хватают, безобразие, одним словом. И вот недавно на рынок приезжал прокурор города, и, видимо, в силу давнего знакомства, подозвал меня к машине и заявил, что отныне именно я отвечаю за валютное регулирование в городе и вообще за порядок в этом деле, мол, если от населения будут поступать жалобы на обманы в покупке-продаже валют и прочее, то я буду нести за это личную ответственность. На что я фыркнул и сказал, что не могу отвечать за деятельность десятков человек, не говоря уже о сотнях торговцев, так как каждый здесь сам по себе. Тогда прокурор не поленился вылезти из машины и подойти к толпе, где крутились многие из наших. Там он повторил свои слова, чтобы и другие слышали, а также добавил, что раз в месяц его водитель будет приезжать сюда за определенной суммой, так сказать, на бензин. То есть, предложил нам сбрасываться. По ходу дела отрэкетировал, блин. И тут же уехал. С тех пор коллеги меня регулярно подкалывают, как только завидят машину прокурора, мол, дружбан мой приехал, но мои просьбы и команды выполняют беспрекословно, помнят, что прокурор говорил. А он тогда еще сказал, что деликатничать с нами не станет, а попросту будет сажать, если понадобится, а вот разговаривать, мол, станет только со мной, остальных же и знать не желает. Ему можно верить, он если даст команду, толпа голодных ментов тут же накинется на нас, валютчиков, которые, кстати, меняя валюту, каждый раз нарушают закон, еще никем не отменённый (статья 88 УК РСФСР, но подходит и для Молдовы), и всех препроводят в ментовку или ещё куда…

Я подхожу к своему магазинчику, если можно так выразиться. К универмагу, соседствующему с рынком, к его левой стене примыкают пристроенные еще в советское время открытые прилавки, для выездной, как я понимаю, торговли. Тут в известные, еще не столь далекие времена изредка «выбрасывали» кое-какие товары. С началом «дикой» торговли я тут и обосновался, это было еще в 1989 году. С тех пор и торгую здесь, владея тремя погонными метрами стола, за которые ежедневно плачу налог. Копеечный, конечно, но он всё время растет, гонясь за инфляцией. Никто мое место не занимает, или же мгновенно освобождают, когда я появляюсь, уважают как первого человека, начавшего здесь торговать, хотя за другие торговые места, а их тут всего десятка два, ведутся постоянные споры.

Володя, мой продавец, уже на месте, раскладывает и развешивает товар, а еще через несколько минут должна подойти второй продавец, старший – моя мама. Товар у меня обыкновенный – уже шестой год я торгую женскими блузками, теми, что пошивают в Одессе, в кооперативе, «под таиландские», разноцветные, в черный и белый горошек, пяти-шести моделей и всех размеров, в холодное время года к ним добавляются мужские куртки – «аляски»; иногда также турецкие джинсы и свитера. И еще кое-какие мелкие товары: ремни – мужские и женские всех размеров, расцветок и моделей, заколки-украшения для волос и прочее. Магазин у меня теперь уже больше как прикрытие, чем источник доходов, хотя случаются дни, что он приносит больше дохода, чем валютные операции. Я подсчитал что за последние несколько лет уже не менее трёхсот раз ездил в Одессу за товаром, нередко каждая такая поездка забирала у меня два дня. Приезжал в свой родной город автобусом около полуночи, выгружал прямо у дороги, затем до половины второго переносил товары, – а это обычно были десятки коробок, мешков, ящиков, – к себе домой; а после в шесть утра вставал, нагружал на плечи связки с товаром и шел на рынок, расположенный не менее чем в километре от дома. За этот период простудился – сквозняки в автобусах – не менее 50 раз, и однажды даже заработал воспаление среднего уха, то есть оглох на правое ухо, которое затем года полтора лечил. Я бы ни за что не занялся валютой, если бы магазин приносил стабильный доход, но со временем создавшаяся на нашем рынке и всё возрастающая конкуренция подкосила мой «бизнес»: те самые люди, которых я буквально «за ручку» привел за собой на этот рынок, уже через пару лет буквально «задавили», выжали меня с него. Это были так называемые «семейные мафии» из Готешт, Рошу, Московей и еще некоторых ближайших сел. Они сбились в группы – по десять и более человек, объединили капиталы, нажитые и одолженные, и стали закупать в Турции и Румынии товары по оптовой цене, которая мне была не по зубам, так как я работал в одиночку и с небольшим капиталом. Они и теперь торгуют рядом со мной, те, кого я за ручку привёл на рынок – Оля, Нина Гребешкова и Паша – к сегодняшнему дню настоящие воротилы местного рынка. С двумя последними всего несколько лет назад, до развала Союза, я работал в одном овощном магазине. Чуть дальше стоит Серега, весельчак и балагур, он торгует джинсами, аудио- и видеокассетами, всевозможной мелочёвкой, а также вибраторами и резиновыми фаллосами, которые прячет на столе среди других товаров, а иногда, ради смеха, вставляет их в зиппер (змейку) джинс. Все эти ребята теперь были моими конкурентами.

Вот потому-то и пришлось мне заняться валютой, хотя я и понимал, что это будет опасно, так как в руках у валютчиков, и все это понимают, сосредоточены порой немалые суммы, специфика у нас такая – работа с наличкой. То есть я валютчик по необходимости.