«Когда услышу слово штурман…»

Верзилину Л. Н.

Когда услышу слово штурман,
В душе взвиваются аккорды.
В нём повесть гибельного штурма
И песня яростного шторма.
Оно, как флаг, взлетевший гордо
Над суетою склок мишурной.
В нём тяжкий шум воды забортной,
Обвалом хлынувшей в цистерны,
И вечный профиль Крузенштерна
Над тишиной Невы «покорной».
И книга сказочного детства
Мне распахнёт свои страницы,
И клипер, канувший бесследно,
Вдруг из похода возвратится.
Он пришвартуется к причалу,
Щекой коснётся плит бетонных,
И распрощаюсь я с Печалью,
С мечтой Любви необретённой.
Мне старый шкипер просмолённый
Свои поведает легенды
Про белизну солёной пены
У берегов страны далёкой,
Про бриг, скользящий одиноко,
В просторах полночи туманной,
Предупрежденьем океана
О смерти славной и жестокой.
Бутылку терпкой, горькой влаги
Нам будет выпить не позорно.
Потом споём с ним два бродяги
Про Южный Крест за горизонтом
И про матросскую походку,
Про долгий путь, про смертный бой,
И про усталую подлодку,
Что с глубины идёт домой.

1983

Как я болел желтухой…

Я был обычный лейтенант.
Вот пара ног, вот пара рук,
Вот голова – два уха.
И вот те на, и вот те на,
Мне говорят:
– Послушай, друг,
Да у тебя – «желтуха».
Откуда? Не могу понять.
Мне на себя пенять
Иль на судьбу пожаловаться?
Ни сном, ни духом
Не ведал я коварного недуга.
И вот, пожалуйста,
«Желтуха» у меня,
«желтуха».
Для шуток множество причин.
Один кричит,
Что я – лимон.
Другой, что я – хамелеон.
А третий говорит:
– Я понял,
он – шпион,
Он заслан из Японии.
Ведь там, по слухам,
У всех «желтуха».
– Во, где житуха!
Но позу грозную приняв,
Я говорю ему:
– Допустим,
Вы грамотей, но почему
Вы оскорбляете меня
Позорной кличкой – «желтопузик»?

Я мог бы золотом сиять
На глади купола!
Я солнце мог бы заменять,
Когда б оно потухло!
«Желтуха»
тела у меня,
Но «желтуха» духа!

1981

«Если тоска подступает опять…»

Если тоска подступает опять,
И ты уже начал «линять»,
Сбиваться, спиваться
И поворачивать вспять,
На каждом шагу спотыкаться,
За каждую юбку хвататься,
То черта ль тебе еще ждать?

Зачем
на земле
оставаться?
А ну:
– По местам стоять,
С якорей
и швартовых
сниматься!
Скорее!
Скорее!
Флагу взвиваться!
Матросам – метаться!
Салютам – сиять!
Ругаться!
Сшибаться!
Взрываться!
Вгрызаться!
Цепляться за каждую пядь!
Упасть
и опять подниматься!
«…Бороться и искать,
Найти
и не сдаваться!»

Свадебное

Сёминым

Смыкая строй высокого стиха,
Пускай равняются в шеренге
Плечом к плечу к строке строка
И блещут рифмы ожерельем.
Пускай в порыве вдохновенья
К бумаге поспешит рука,
Хоть в азбуке родного языка
Я букву каждую лелею,
Высоких слов сегодня не жалею.
Я не желаю вам тугого кошелька,
Хоть мелкой скупостью не грешен,
Пусть только ваших чувств река
Течет, чиста и глубока
Сто долгих лет, ничуть не обмелевши.
Я не желаю вам любви спокойной,
Чтоб ни волны, ни ветерка,
Но ссоры глупой, недостойной
Пускай не скроют небо облака.
Любовь – весна, в том нет секрета.
Пусть в волосах седая просинь.
Вслед за весною будет лето,
Но пусть не сменит лето осень.
Нарушив правила привычные,
Я не желаю даже счастья вам.
Я знаю – нету счастья высшего,
Чем в мире этом повстречаться.
Смахнут родители слезу украдкою,
Не осуждаю их нисколько.
Стою и пью вино я сладкое,
Но горько мне.
Но горько! Горько! Горько!

1981

Ходовой флаг

Он из трудяг,
из работяг,
Он не из тех,
что называют – стяг
И знамя,
Но настоящий,
искренний моряк
Он должностью и званьем.
Он не из шелковых парней,
Он сшит из грубой парусины,
Но над волной чужих морей
Его мы гордо проносили.
Ему ни в праздник,
ни в бою
На гафеле не взвиться.
Высоких гимнов не поют,
В лицо ему плюют,
Но с вахты не смениться.
Крепчает шторм
и голос ветра груб,
И рукоплещут
волны им
победно,
Но, распластавшись птицей на ветру,
Упрямый флаг
прорвется
против ветра.

1983

Торпеда

Торпеда. Торпеда.
Красивое слово.
– Неправда?
Я словно во сне
Или я околдован.
Я слышу – торпеда,
А будто – торнадо,
А будто – Гренада.
И будто – коррида,
Где «торо» – торпеда,
Корабль – «тореро».

А солнце сияло,
А море блестело,
Торпеда бежала,
Ракета горела.
И вздыбились волны,
И дрогнули скалы,
И чайка упала,
И рыба взлетела.
Красивое слово,
Кровавое дело.

1990

СР*

Я намагничен.
Поле мое
не в норме.
Это значит —
я буду
легко обнаружен.
Меня раздраконят
и в нос,
и в корму,
И бесполезно
мое оружие.
И вот,
как Христа,
на четыре точки,
Задом к зюйду
и мордой к норду
Меня распинают
на ржавых бочках,
И вяжут руки,
и крепят ноги,
И кабель черный
повис по борту.
Сейчас настроят они приборы,
Подключат блоки
и врубят токи,
И подравняют мои потоки,
Чтоб не был сильным
и слишком гордым,
Чтоб был спокоен
и незаметен,
Был незамечен,
необнаружен.
Но разве за этим
я есть на свете?
– Разве за этим?
Но, если такой,
то кому я нужен?
К чертям!
Обрываю концы
и цепи.
Пусть на пределе,
пусть на прицеле.
Вы просчитались
вы не успели
И подлый план ваш
теперь разрушен.
Пусть кровенеют
рубцы
на теле,
Я не позволю
мне размагнитить
душу.
Пусть я не вечен,
пусть я замечен,
Пускай заметен
и замечаем,
Пусть не
приличен.
Я необычен,
необычаен.
Я намагничен,
наэлектричен,
начеловечен.
Меня разрывают
Любви потоки,
Взрывные строки
я излучаю.

1990

*СР – Судно размагничивания, стенд размагничивания

Сентиментальная песня

Канцедалу Н. В.

Когда в роскошном ресторане,
Когда в шикарном кабинете,
Увы, не с флотскими друзьями,
Вы соберетесь на банкете,
Пусть вам напомнят строки эти,
Как мы ходили в океане
И лик Луны был чист и светел,
Как мы всплывали на закате
И погружались на рассвете,
Как Нептуна мы повстречали
И, как рассерженно ворчал он,
А командир ему ответил,
Не нагнетая напряженность,
Хоть по-иному мы могли бы,
Что не нужны его нам девы,
С хвостом холодным, как у рыбы
И потому еще мы живы,
Что нас свои ждут дома дети,
А может даже, ждут и жены,
А может даже и… чужие.

Когда в столичном ресторане,
Когда в отдельном кабинете,
Когда на вОсковом паркете,
Когда на плюшевом диване,
С коварной брагою в стакане
Вы загрустите на банкете,
Тогда прочтите строки эти
И тост «За тех, кто в океане!»
Пускай не с флотскими друзьями,
Пускай не с флотскими,
Но все-таки распейте.
И показаться им не бойтесь
Сентиментальными немного
И песню старую про лодку,
И про усталую подлодку
Пускай не с флотскими,
Но все-таки,
Но все-таки пропойте.
И вот, когда вы пропоете,
И вот, когда вы разопьете,
И строки эти им прочтете,
И вам покажется, наверно,
Что вы, как будто бы в отсеке,
Как будто с флотскими друзьями,
И вы тогда поймете сами,
Я это знаю, вы поверьте,
Что никогда, до самой смерти,
Что никогда, вы не найдете
Других таких, родных, как эти,
Друзей на том ли, этом свете.

1991

«Я вышел из канала…»

Я вышел из канала,
Как пуля из ствола.
Погода подкачала
И нагло закачала
Уже у третьей пары*
Продольная волна.
Теченье сносит вправо,
Там камни, там прибой.
Но мой мотор исправен
И справлюсь я с тобой
Мне не пристало дрейфить
При качке килевой,
Рассчитан угол дрейфа
И угол путевой.

Я вышел из канала!
Туман глаза слепил
И видимость упала,
Манил меня отлив
И глубина пугала,
Мол, пропадешь задаром,
Достать «ногой»** до дна.
Была «шестая» пара,
Была «шестая» вправо,
Добавочная влево смещена.
Мигают разноглазо
Мысы шальным огнем,
Зрачок Ловушек – красный,
Зеленый – на Входном.

Я вышел из канала!!
Судьба меня ломала
И Злость меня пытала,
И Пошлость мне шептала:
– Зачем так одинок?
И Подлость зазывала:
– Зайди на огонек.
А Слабость обнимала
И целила в висок.
Тоска меня травила
И Ненависть давила,
Что прям не по годам
И руки мне вязала
Канатами к кнехтам.
А Трусость не давала
Вращения винтам.

Я вышел из канала!!!
Охрана прозевала,
Погоня не догнала,
Измена не сгубила,
Расправа не добила,
Я ей не по зубам.
Засада не проснулась,
Удача улыбнулась,
Фортуна обернулась-
Рога моим врагам!
Любовь меня хранила,
Надежда мне светила,
А Вера разорвала
Меня напополам.

1990