Рис.3 Палетка Нармера (см. примечание 2)

И действительно, Древнее царство – это время наивысших достижений египетского интеллекта, время гармонии и процветания. В эту эпоху был достигнут тот уровень духовности, выразившийся и в архитектуре, и в изобразительном искусстве, и в религиозном видении мира, который в последующие времена уже никогда не будет превзойдён. Всё то, что было создано после, – это взгляд в прошлое, попытка понять и высветить те вершины интеллекта, которые уже были достигнуты в период цветущего поиска, ещё не замутнённого пеленой устоявшихся представлений, не скованного жёсткими рамками тысячелетней традиции. Это попытка реконструкции и возврата в счастливую эпоху здоровья и пылкой энергии юности. Но действительный возврат в «золотые века» был невозможен. Ибо уже к концу эпохи Древнего царства общество было поражено тем недугом, который, подобно раковой опухоли, медленно, но неотвратимо проникал во все поры организма, разрушая живую ткань и приближая час гибели. Эгоидентичность, рассудочный эгоцентризм, – вот та универсальная болезнь, которая умерщвляет любой цивилизационный организм от века и доныне. Мощная нильская цивилизация сопротивлялась действию этого яда на протяжении двух тысяч лет, но противоядие так и не было найдено.

Свидетельство развития рассудочности сознания элит в первой половине эпохи Древнего царства – активная разработка и соперничество различных вариантов космогоний и теогоний, формирование жреческой храмовой традиции. Интеллект уже не удовлетворён сохранением и передачей от поколения к поколению древних мифов о сотворении мира, пропитанных анимистической наивностью, интеллект требует логической завершённости, выстроенности мифа в убедительную цепь последовательности действий. Миф уступает место мифологии. Закон исключения третьего, логика рассудка овладевает сознанием избранных и от них разливается в элиту. Поначалу это оплодотворение элит рассудком благотворно влияет на состояние общины. Волна интеллектуального поиска смывает застылость архаики и порождает великие памятники творческого усилия – пирамиды, шедевры изобразительного искусства, новые формы организации труда, новые мировоззренческие концепции, происходит первая фиксация знаний в медицине, астрономии, математике, создаётся первое в истории подобие академии наук – «Дом жизни». Но нет добра без худа, точно так же, как нет и худа без добра. Эти достижения невозможны без освобождения личного – уже личного – сознания от пут групповой идентичности. Человек осознаёт себя как отдельность своего мира от мира внешнего, «мы и они» возвышается до «я и они». Эгоидентичность горделиво заявляет о своём рождении¹¹. Но только лишь в элитарном слое Египта. Низовые массы, народ, по-прежнему остаются в архаике. Незыблемость представления о божественности фараона в умах знати поколеблена. И строительство пирамид – попытка утвердить это уже рассыпающееся представление мощными наглядными образами. Вопреки устоявшемуся мнению, величественные пирамиды свидетельствуют не о силе фараона. Напротив, они свидетельствуют об ослаблении его культа в сознании знати. Начиная с V династии фараон уже не бог – он всего лишь сын бога. А к завершению царствования VI династии атрибут божественности отделяется от видимой фигуры фараона и перемещается в потусторонний мир – настоящим богом фараон остаётся только в «имени своём как Осирис». В этом, посюстороннем, мире фараон – человек, он становится богом только там, на небесах, в мире потустороннем. Но и я, вельможа, здесь, на земле, в этом мире, тоже человек. Физиологически я ничем не отличаюсь от фараона. А это значит, что и там, в потустороннем мире я, так же как и фараон, могу стать богом. Происходит так называемая «демократизация культа Осириса», когда уже любой умерший вельможа величает себя Осирисом. Скрепа общины разрушена. Представители знати, сначала столичной, а потом и провинциальной, всё больше и больше обособляют себя в скорлупе «моё» от общинного «государева». От поколения к поколению эти вельможеские скорлупы становятся всё более прочными, охватывая собой всё новые и новые пространства, до тех пор, пока, наконец, полностью не разрывают единую ткань общины на множество самодостаточных единиц имущества, «принадлежащего телу» такого-то. Эти обособленные единицы начинают борьбу за то, чтобы втянуть в себя возможно большую часть многочисленного простого люда, всё ещё остающегося в плену наивной архаики. Пробуждаясь от архаики, сознание простых общинников находит себя в групповой идентичности. Но эта идентичность опирается не на всеегипетскую общину, а на общину места, общину нома, связанную единством культа предков. Зло торжествует – начинается война всех против всех, война множества эгоидентичностей представителей элиты за своё признание. Каждая из скорлуп стремится к полновластию над всем Египтом. Но победит сильнейший. И власть его будет основана уже не на единстве непосредственной согласованности действий сообщества Древнего царства, во многом ещё архаичного, а на грубом принуждении, насилии центральной администрации над эгоцентризмом вельможеской знати. Струна эфемерной стабильности эпохи Среднего царства, стабильности «взаимного гарантированного уничтожения», натянутая при властителях XI и XII династий, вибрирует от полюса единоличной деспотии фараона к полюсу эгоистичных устремлений вельмож на протяжении нескольких сот лет. Вся конструкция держится на всеобщем страхе: страхе фараона перед ежеминутной готовностью его окружения воспользоваться любой его слабостью для захвата власти и на страхе знати быть уличённой в этих стремлениях. Струна, натянутая до предела Аменемхетом III, наконец рвётся, и страна вновь погружается в хаос борьбы эгоизмов друг против друга. Вновь, уже во второй раз, Египет погружается в кошмар смутного времени. Мимолётные центры власти возникают то там, то здесь и сразу же испаряются, как пузыри в кипящем бульоне. И в этом бульоне заживо варятся тела простолюдинов, готовых отдаться любому, лишь бы избавиться от этой пытки. Пришествие гиксосов спасает общину от окончательного ухода в небытие. Власть инородцев становится отрезвляющим толчком для гибнущего народа. Элита осознаёт своё единство как национальную идею и идентифицирует себя с этой идеей. Эгоцентризм наконец-то преодолён, и сознание элиты цементируется в крепкое ядро идеоидентичности, структурирующее вокруг себя сферу народного тела. Масса простолюдинов по-прежнему осознаёт себя в групповой идентичности, но эта идентичность приобретает новое качество. Это уже не приверженность месту, ному, это уже идентичность всеегипетская – групповая идентичность массы, скреплённая пронизывающей всю толщу сферы идеоидентичностью элит. Гармония восстановлена. И не только Египет, но и вся ойкумена вступает в полосу процветания. Новое царство Египта своим блеском затмевает всё окружение, ибо нет в мире силы, способной противостоять этой гармонии – гармонии идеи, воли и тела. Но в застывшем монолите идея не живёт. Борьба внутри элиты разгорается с новой силой, но это уже не война эгоцентризмов, а война идей. Период правления Аменхотепа IV, Эхнатона, – момент наивысшего напряжения этой борьбы. Гармония мысли, воли и тела снова нарушена. И на этот раз – окончательно. После идейного переворота Эхнатона и насильственной реставрации традиционной идеологии прочность сферы разрушается новой напастью – к эгоцентризму пробуждаются массы простолюдинов, и этот широко разливающийся поток атомарных эго уже ничем не остановить – ни силой, ни убеждением. Египет умирает.