– С кроссовки, тоже чешского производства. Большая часть букв от заводского клейма отпечаталась хорошо, так что наш эксперт уже безошибочно прочитал: «Made in Czechoslovakia». А…

– Алексей Семёныч, я тоже кое-что нашёл!

Дрожащим от возбуждения голосом Царьков перебил Бессонова.

– Что именно?

Эксперт протянул Старкову металлическую пуговицу с обрывками ниток.

– Где нашёл.

– Была зажата в левой ладони!

Царькова так и распирало от возбуждения и гордости за свой неожиданный «оперативный талант».

– Я заметил, что рука у неё сжата почти в кулак. Ну, подумал… ну, иногда там находишь клок вырванных волос… там, эпидермис… кровь преступника. Разжал ладонь – и вот… Только я уже её в руках подержал…

Виноватое выражение на лице эксперта немедленно заступило на спину торжеству.

– Ничего, с – добродушной усмешкой похлопал его по плечу Старков. – Если ты опять – насчёт следов, то можешь не беспокоиться: их на таких предметах находят только в глупом кино… Любопытная вещичка… Ты не находишь, Михалыч?

Бессонов на мгновение склонился над пуговицей.

– Любопытной я нахожу её только в одном смысле: от кого она? А так… Обычная пуговица с милицейского кителя. Не с парадного: с повседневной формы.

– Мда, дела…

Старков задумчиво обработал ладонью подбородок.

– Только маньяка-милиционера, а хоть и ревнивца-милиционера, нам не хватало…

Медленно, словно в забытьи, он перевёл взгляд на тело и лицо его вытянулось.

– Твою ж мать: «слона-то я и не приметил!».

– Какого слона? – честно «не въехал» Бессонов.

– Личность потерпевшей установлена?

Бессонов неожиданно начал крутить головой по сторонам, словно потерял кого-то и не мог найти.

– Ты чего, Михалыч?

– Куда девался участковый? – «без отрыва от производства» пробормотал майор. – Это же он нашёл труп… Иванов! Лейтенант Иванов!

«Как аукнется – так и откликнется», а также «Стучите – и отворится вам». И народная мудрость, и Христос в который уже раз оказались правы: через минуту, а то и меньше, откуда-то из ночи, с части пустыря, «пограничной» с Октябрьским районом, появилась долговязая фигура. Распознать в ней участкового Иванова не составляло труда: другого такого нескладного размера ни среди присутствующих, ни в штате УВД не значилось.

Это был рыжеволосый детина с рябым лицом и нестриженными патлами, вечно торчавшими во все стороны из-под форменной фуражки. Сколько замечаний на строевых смотрах он получил за «нарушение формы одежды» – «а воз и ныне там», и вовеки ему там и надлежало быть! И, если этот участковый и был личностью, то лишь той, о которой говорят: «та ещё личность!».

Старков лишь однажды встречался с этим персонажем, но и одной встречи персонажу хватило для того, чтобы произвести впечатление на «городского». Впечатление было однозначно негативным, но незабываемым. Второго такого «красавца» Старков видел много лет назад, когда проходил действительную срочную в армии.

И этот был «ещё тот»: недалёкий, нерасторопный, ленивый и неряха. Когда надо было говорить, он молчал. Когда надо было идти, он стоял. Когда надо было думать, он моментально обзаводился «коровьим взглядом» и ковырял пальцем в носу. «Думал», одним словом. Когда надо было делать, он, не прилагая никаких усилий, только за счёт «коровьего взгляда» моментально «изыскивал резервы» в лице тех, кто больше не мог ждать «начала процесса».

За это его «прикладывали» все, кому не лень, но ни у кого из начальства не поднялась рука подписать приказ об увольнении: мужик был глуп, но простодушен. Зла он никому не делал – потому что ничего не делал. За него всё делали другие, поэтому вреда от него было немного. Вообще не было. Недаром после встречи с ним Старкову вспомнилась строка из «Федота-стрельца» актёра Леонида Филатова: «А у нас спокон веков нет суда на дураков!». (Отрывок из сказки на листе обычной пишущей бумаги с машинописным текстом, исполненным на допотопной «Москве», Старкову «достали» вслед за таким же «самиздатом» с эпиграммами Валентина Гафта).

И только однажды Старкову почудилось или в самом деле он это заметил, как только что «безмозглые» глаза участкового на мгновение обзавелись злым, умным и насмешливым взглядом. Поэтому Старков не исключал того, что участковый Иванов просто «вошёл в образ» и не собирался выходить из него: ведь «у нас спокон веков нет суда на дураков!». Никто же не видел, каким он был за пределами милицейской формы. А он взял – да и соединил в своём лице Иванушку-дурачка и Емелю из сказки «По щучьему велению».

Невероятно, но по паспорту звался он Емельян Иванович Иванов. По имени и отчеству – едва ли в честь Емельяна Ивановича Пугачёва. А, если и в честь, то в контексте установки крестьянского вождя «Хоть день – да мой». А, может, давая ему имя, родители рассчитывали на то, что ему когда-то «поблазнит» заветная щука – хотя бы в объёме трёх желаний…

– Где тебя черти носят? – ещё на подходе «приветствовал» Иванова Бессонов. – А это что у тебя: вещдок?

Народ, собравшийся вокруг майора, расхохотался: на руках у лейтенанта уютно расположился огромный, чёрный, с белым «воротничком» и подпалинами на лапах, котяра.

Иванов потупился и шумно потянул носом, подтягивая к ноздре выпавшую из неё зелёную соплю.

– Да, вот, услышал… мяукает… Ну, я и…

– Нашёл главную улику? – продолжал усердно «вытирать ноги» Бессонов. – В одиночку раскрыл преступление?

Так как ответом было вполне ожидаемое повторное шумное затягивание сопли, Бессонов лишь раздражённо махнул рукой.

– Ладно! Это ведь ты нашёл труп?

Иванов с невероятно идиотским выражением на лице молча кивнул головой.

– Ну, и чей это труп? Ты знал его обладателя?

Не отвечая на вопрос, участковый вернулся к обслуживанию сопли.

– Отвечай, когда тебя спрашивают!

– Я близко не подходил, – горестно вздохнул Иванов.

– Так подойти сейчас… твою мать!

Участковый боком, медленным шагом приблизился к трупу и, не наклоняясь, принялся обозревать его с высоты своих метр девяносто. Обозревал он неспешно – как и всё, что делал или не делал.

– Ну?! – не выдержал Бессонов.

Иванов вытянул губы, отчего стал ещё больше похож на безнадёжного клиента психиатрического стационара.

– Кажись… это… Танька Котова. Я её по коту узнаю…

– По кому?!

Глаза у Бессонова честно полезли на лоб.

Иванов в ответ пальцем ткнул в загривок кота.

– Ихний кот. Такой жирный и чёрный… с белым – только у их.

– Лейтенант, ты кота на пустыре нашёл или с собой принёс? – подключил и свои «ноги» Старков.

– На пустыре, – почему-то даже не задержался с ответом Иванов. – Вон там.

И он указал рукой на «пограничную полосу» между районами.

Старков неожиданно перестал усмехаться. Глядя на него, оставил «работу ногами» и Бессонов.

– Ты хочешь сказать, Семёныч, что…

– Девчонка услышала мяуканье кота и пошла его искать.

Задумчивый взгляд Старкова ушёл куда-то вбок.

– Этого наш инкогнито и добивался…

– Заманивал? – включился Зарубин.

– Похоже на то. Кот, скорее всего, был заранее на время «приватизирован». И, если это так, то убивец знал заранее и то, что кот убегает из дома, и то, куда он убегает, и то, где его будут искать…

– Заранее спланированное убийство?

Бессонов побледнел: такого рода «мокрухи» годами «висели», и не только нераскрытыми, но и пудовыми гирями на авторитете уголовного розыска. Старков сочувственно похлопал майора по плечу.

– Ладно, Михалыч, не умирай прежде смерти… Лейтенант, знаешь, где эти Котовы живут?

– Знаю.

– Веди.

Иванов в очередной раз замялся.

– Ну, что ещё?

– Так их… это… дома нет. На работе… наверно.

– Ладно, проверим, Семёныч! – расстроенный перспективой «висяка», махнул рукой Бессонов.

– Ну, тогда…

Старков бросил взгляд на часы.

– Пора заняться протоколом. Иванов… Хотя, оставить! Михалыч, пригласи понятых!

За полчаса – и глаз намётан, и рука набита – Старков изготовил протокол осмотра места происшествия. Оставалось только дать его на подпись понятым, как вдруг…

– Семёныч, я ещё кое-что нашёл!

Зарубин приподнял над головой полиэтиленовый пакет.

– Что именно?

Капитан быстрым шагом подошёл к открытой дверце «уазика», в чреве которого Старков оформлял протокол.

– Вот, взгляни!

В маленьком полиэтиленовом пакете лежали два окурка: один – от сигареты, другой – от папирос «Беломорканал».

– Гляди, Семёныч: у «беломорины» – характерно смятая гильза!

– Характерная для большинства тех, кто курит «Беломор», – покривил щекой Старков. – Я сам точно так же сминаю гильзу, чтобы крошки табака не сыпались в рот вместе с затяжкой. Ну, и что?

– Да ты что, Семёныч?! – обложился руками Зарубин. – Как говорится, нешто я на тебя грешу?! Я… «вообче»!

– «Вообче»…

Старков ещё раз обежал взглядом окурки.

– А тебе не кажется, капитан, что окурки – слишком чистые и сухие? И это – после дождя, который хлестал весь вечер до полуночи?!

Зарубин озадаченно наморщил лоб.

– Чёрт его знает, Семёныч… Вообще-то я нашёл их под куском коры. Толстый, такой, кусок. Наверно, его ветром понесло, он зацепился за мусор – и накрыл собой окурки.

– Оба – в одном месте? – недоверчиво покачал головой Старков. – Слишком хорошо для того, чтобы быть правдой… И вообще: слишком много вещдоков. И все какие-то… от разных людей… Знаешь, мне как-то тут довелось прочитать один польский детектив. Называется он «Слишком много клоунов». Вот так и здесь: слишком много улик… Да ёщё таких разношерстных… Да, тут придётся всерьёз разбираться…

Старков дописал в протокол пару строк о найденных окурках, дал его на подпись понятым, упаковал вещдоки и быстро набросал «сопроводиловку» Кировскому прокурору. Формально это было нарушение инструкции: всё наработанное на месте происшествия требовалось передать городскому прокурору, чтобы тот, уже в свою очередь, «спустил» это своей «сопроводиловкой» и со своими «указивками» прокурору Кировского района. Но, «хлебнув» от областного начальства за верность формализму, «городской» признал, хоть и не сразу, оперативную передачу материалов – сразу районному прокурору.

– Пётр Петрович!

– Аюшки! – отозвался из своего «Москвича-412» (дар «области» районным прокурорам) кировский прокурор.

– Примите в дар, так сказать, от чистого сердца!

Шумно отдуваясь, «кировский» нехотя выбрался из машины и укоризненно покосился на Старкова.

– Хороши шутки, Алексей Семёныч… Ладно, давай…

Прокурор расписался на втором экземпляре, сделанном под копирку, и, тяжело вздыхая, побрёл к «Москвичу». На дорожку посочувствовал Бессонову шлепком по плечу, Старков посмотрел на часы.

– Половина пятого. Может, удастся ещё с полчасика покемарить…

– Хрен тебе, а не полчасика! – не замедлил обрадовать начальство пожилой шофёр «уазика». – Только что по рации передали: висельник в Советском. Так, что, собирайся в дорогу, Семёныч… Не знаю, как и доедем: бензин – на нуле… Хоть на себе вас вези!

– В следующий раз так и будет! – как всегда, «оказался на месте» неунывающий Зарубин. – Ещё раз так «обрадуешь» – точно на себе повезёшь!.. Кстати, Семёныч, я тут немного задержусь: подсоблю местным мужичкам. Надеюсь, висельник не обидится на меня за то, что я не почтил его, так сказать, личным присутствием?

– Надейся, – нахмурил брови Старков.

– А ты? Не возражаешь? Поладишь там без меня с товарищем мертвецом?

– Чего ты у меня спрашиваешь? – вздохнул Старков. – Я тебе не начальство. Считаешь нужным – оставайся: управимся и без тебя… Ладно, поехали. Сон, как я понимаю, на сегодня отменяется и переносится на завтра…