Посвящается моим дочерям

Анастасии и Александре

Я пришел для того, чтобы имели жизнь

и имели с избытком

Ин. 10, 10

© Александр Геннадьевич Балыбердин, 2018

ISBN 978-5-4493-7783-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. Наследница Буквы

– Ну, что, элита? Вздрогнем!

Клаус Штольц [1], староста выпускного курса 2230 года с фигурой атлета, лучезарной улыбкой и хваткой ротвейлера стремительно поднялся со своего места с бокалом Romanee-Conti, безумно дорогим даже для случая, собравшего за одним столом два десятка дипломированных IT-архитекторов [2].

Уже через секунду в комнате не осталось никого, кто бы продолжал сидеть. Однокурсники, с шумом отодвинув стулья, смеясь и толкаясь, вскочили с мест. Но, когда рыжеволосый торопыга Джилрой Уолш первым опрокинул свой бокал, староста резким движением руки остановил остальных:

– Не захлебнись, Джил! Напиться мы еще успеем! – Уолш от неожиданности поперхнулся, и по рядам товарищей прокатился язвительный смех. – А сейчас, досточтимые дамы и господа … – староста щелкнул пальцами, изобразив подобие барабанной дроби, – разрешите объявить конкурс на лучший тост!

Штольц обвел стол взглядом в поисках того, что могло бы сойти за приз, заметив бутылку Montrachet [3]. Однако не успел он произнести и слово, как Джон Рэббит [4], внук декана, шустрый, но бестолковый малый, выкрикнул первое, что пришло ему в голову:

– За Университет!

Однокурсники словно по команде, как солдаты на параде, повернули головы и посмотрели на старосту.

– Расслабься, Джонни! Ты не на экзамене! – небрежно бросил Штольц, слова которого потонули в усмешках друзей.

– За Империю? – не столько предложил, скорее, робко и почему-то виновато, спросил Вальтер Штерн [5], но, бросив взгляд на друзей, понял, что ошибся.

– За нас! Нашу карьеру и баблосы! – как всегда, толи в шутку, толи всерьез, прокричал с конца стола Стив Кертис [6], любимчик женской половины курса, вызвав девичий смех и одобрительные возгласы мужчин.

Староста улыбнулся.

– Теплее, Стив! Гораздо теплее! Но я хочу, чтобы было по-настоящему горячо, и не так … – староста брезгливо скривил лицо, словно нечаянно задел салат краем своей ослепительно-белой сорочки, – … примитивно. Все же мы – «элита», «надежда и опора Империи»!

Штольц напомнил слова, которыми сегодня щедро сыпали все, от ректора до последнего аспиранта, распираемого гордостью оттого, что он также причастен к избранному кругу. Однако двусмысленность, с которой эти слова были произнесены, вызвала новые ухмылки и смешки. Когда же, наконец, они смолкли, и в комнате на какое-то время воцарилась тишина, женский голос спросил:

– Можно мне попробовать?

Все повернулись на голос, к окну, за которым в лучах заходящего солнца была видна перспектива Unter den Linden [7], и заметили Хиллари Айзен [8], «заучку» и «серую мышку», настоящее имя которой многие уже забыли.

– А почему бы нет? – вопросом на вопрос ответил Штольц.

– Давай, Хиллари, зажги! – прогремел глубокий и бархатный бас Ганса Шафе [9], не раз доводивший до обморока влюбленных однокурсниц.

– Надо же! «Мышка» умеет говорить! А я думала, что она немая! – прыснула одна из них.

Но шутников никто не поддержал. Хиллари Айзен подошла к столу, взяла свободный бокал и, подняв его, смущенно произнесла:

– За Цифру – наследницу Буквы!

– Что она сказала? Наверное, какую-то очередную глупость! Я не слышала! Айзен, скажи еще раз! Громче! – раздалось со всех сторон.

– За Цифру – наследницу Буквы! – повторила девушка.

Сокурсники переглянулись.

– Не умничай, Айзен! Ты же слышала – мы не на экзамене! – первым попытался отшутиться задавака Кертис. Но никто не засмеялся, все смотрели на старосту.

Штольц ухмыльнулся и покачал головой, как будто смакуя посетившую его мысль, наполнил до краев бокал и совершенно серьезно, без доли ехидства произнес:

– А ведь «Мышка» права! Определенно права!

В комнате воцарилась недоуменная тишина, среди которой неожиданно громко и резко прозвучал женский голос:

– Да, отстань ты! Надоел! Дай послушать умного человека! – это первая красавица курса Камилла Рескиер [10] в очередной раз попыталась поставить на место своего подвыпившего ухажера.

Штольц поднял бокал и обвел взглядом собравшихся.

– Друзья! Я не буду спрашивать, надоели ли вам лекции и зачеты, учебники и конспекты, параграфы и буквы, от которых всех нас уже давно тошнит.

По рядам прокатился гул одобрения, в котором главную партию исполняли мужские голоса.

– И все же! – воскликнул Штольц. – Задумайтесь, если бы не все эти буквы, миллионы букв – кем бы мы были?

Вопрос повис в воздухе, но лишь на мгновение, потому что чей-то веселый и уже нетрезвый голос выдохнул:

– Свинопасами!

– Хорошо бы! – парировал Штольц. – Только в наши дни даже свинопасы умеют читать и писать.

– Тогда свиньями! И еще можем стать таковыми! – воскликнул тот же голос, и над дальними рядами взметнулась рука с бутылкой бургундского. Это был Джилрой Уолш, которому уже давно хотелось перейти от слов к делу.

– Ну, что же! JedemdasSeine! [11]

Слова старосты вызвали улыбки у стоявших рядом выпускников.

– Подожди, Клаус! Я что-то не пойму, – вмешался в разговор Шафе, не упустивший случая поддеть старосту, с которым у него давно были свои счеты. – Ты только что хвалил буквы, а пить предлагаешь за цифры? Как-то странно получается, – развел руками Шафе и, повернувшись к своей спутнице, словно невзначай, но достаточно громко для того, чтобы могли услышать другие, спросил. – А, может, у них с «заучкой» Айзен, просто, «шуры-муры», вот они друг друга и выгораживают?

По рядам прокатился смех.

– А ты сам подумай, Ганс, – невозмутимо ответил Штольц и негромко, в полголоса, добавил. – Конечно, если есть чем.

Последние слова означали вызов. Шафе рванулся вперед, но лишь для того, чтобы обозначить желание намять обидчику бока. Не более. Поскольку староста был не робкого десятка, и исход схватки мог оказаться в его пользу.

Между тем, Штольц продолжил:

– Тем же, кто не хочет быть свиньями и стремиться достигнуть чего-то большего, я предлагаю тост.

Староста ловким движением ноги пододвинул стул и, вскочив на него, как на пьедестал, поднял бокал.

– Быть может, двести или даже сто лет назад, как и вы, я также посмеялся бы над тостом Айзен, но не сегодня. Нет, не сегодня! Когда с помощью простой последовательности цифр все написанные людьми книги, все накопленные человечеством знания можно уместить на конце иглы, и тот, кто ей владеет, по своей силе и могуществу может сравниться с великими богами древности.

Штольц приосанился и, вскинув над головой, невесть откуда, взявшуюся вилку, попытался изобразить Зевса или кого-то еще, направив острие воображаемого копья в Шафе, и, пока никто из остряков не сравнил его со стрелой Амура (и не зря, потому что эта мысль уже пришла в голову Кертису), продолжил:

– Поэтому я пью за Цифру – наследницу Буквы! Я пью за рейтинги и индексы, котировки и проценты, которые правят миром, рушат мировые рынки и империи! Я пью за оцифрованные монографии и романы, фильмы и картины, которые можно переписать, изменить или стереть простым нажатием кнопки! Я пью за цифру, которой незнакомы творческие муки художника и поэта, веселое журчание ручья и треклятые вечные вопросы. Цифру, избавляющую от ненужных споров и переживаний, лишних мыслей и чувств, но, как воздух, необходимую для подсчета бабла, которого никогда много не бывает. Я пью за «датчики усердия», благодаря которым оплата труда впервые стала поистине справедливой! Я пью за электронные досье на граждан Империи, благодаря которым наша жизнь стала, как никогда, безопасной и стабильной! Я пью за наше будущее – возможно, однообразное и скучное, но зато сытое и комфортное! Я пью за Цифру – наследницу Буквы!

Тостующий опрокинул бокал и с силой ударил им об пол, рассыпав тысячу ярких брызг.

– За Цифру – Наследницу буквы! – почти хором отозвались однокурсники и, оглушив друг друга звоном битого стекла, поставили в выпускном вечере громкую точку.

– А сейчас всех, кто требует продолжения шоу, приглашаю в мое скромное, холостяцкое жилище! – крикнул Штольц, перекрывая женский смех и восклицания собравшихся, спрыгнул со стула и обратился к стоявшему у дверей коренастому юноше с легкой проседью в черных как смоль волосах. – Поль, ты с нами?

Юноша не ответил. Он отстраненно смотрел перед собой, словно не замечая происходящего в комнате.

– Ау? Поль! – староста щелкнул пальцами перед лицом приятеля. – Ты где?

– Все в порядке! – смутился юноша. – Просто я немного задумался.

– Да что с вами такое! – Штольц театрально развел руками. – Ну, ладно, «заучка» Айзен! Она уже давно повернутая! Но ты же – нормальный мужик! Мне ваше «думание» вот уже где! Но все! Causa finita est! [12]

Староста выразительно провел пальцем по горлу, плеснул в бокал бренди, осушил его одним глотком и громко, желая привлечь внимание однокурсников, воскликнул.

– Слушайте все! Я иду пить! Он идет пить! – Штольц ткнул пальцем в грудь стоявшего рядом Уолша. – Мы все идем пить! Потому что мы это заслужили. Вперед, Джил! Твое время пришло!

– Я лишь хотел спросить… – начал Поль, но друг сгреб его в охапку, не дав сказать больше ни слова.

– Идем! Там и спросишь. Конечно, если… сможешь, – рассмеялся Штольц и, едва ли не силой, увлек приятеля за собой в сумерки, опустившиеся на главный город Империи.