По-видимому, Нуне Барсегян мечтала написать нечто уникальное. Как же иначе! Этого хотят все авторы… А тут ещё и тема подвернулась!..
Как умирают обычные люди, чем они занимаются перед смертью, что едят, о чём говорят – всё это должно вызвать неподдельный интерес любопытных читателей. Человеку хочется новых открытий. А вдруг на смертном одре люди поймут смысл жизни? Однако единственным открытием в этом произведении является лишь предсказуемый вывод о том, что человек не прозревает перед смертью.
Угадать целевую аудиторию книги у меня не получилось. Если «дневник для друзей», то на кой чёрт публиковать его тиражом в 1000 экземпляров? Неужели у Барсегян так много друзей?
Ежели произведение всё-таки рассчитано на широкую аудиторию, тогда в чём его смысл?
Может, автор хотела сказать, что:
А) все люди смертны;
Б) в хосписе умирать приятней, чем в больнице;
В) перед смертью люди плохо едят;
Г) некоторые умирают пару минут, другие – несколько часов и даже дней.
Но и без участия автора данные «истины» общеизвестны.
Я, возможно, могла бы понять, если бы Нуне Барсегян посвятила «дневник» родственникам умирающих больных. Тогда скорбящие близкие могли бы открыть книгу и прочесть о последних днях своих родных (однако лишь в том случае, если коренные немцы научатся-таки читать по-русски).
Но как тогда воспринимать следующую фразу?
... больная подложила своим родным свинью и скончалась в субботу.
Это особое чувство юмора? А где элементарное уважение к горю людей, потерявших родственника?
Но больше всего на протяжении чтения книги меня возмущала низкая художественность текста. Я ловила себя на мысли, что уважаемый Сергей Донатович мог тяжело заболеть, если бы ему довелось читать эту книгу (Довлатов очень внимательно относился к своим текстам и буквально работал над каждым словом). Приведу несколько примеров.
Например, в этом небольшом абзаце слово «был» и его производные нескромно употреблено четыре раза (выделяю жирным шрифтом).
сегодня был последний день работы. несмотря на то, что опять было заседание с медиатором, зам. заведующего, повторявший, что ему очень нравится, как я обхожусь с людьми (хотя в хосписе не было ни одного человека, который бы плохо обходился с людьми, если эти люди были пациенты, а не коллеги), улучил время и сбегал на соседний огромный цветочный рынок, купил мне очень красивый букет.
Другое предложение:
стоят они где-то не дороже 5 евро.
Автор очень любит неопределенность: в тексте бесконечно звучат эти самые «где-то», «кто-то», «когда-то». Мне нужна ясность, а не что-то.
Ещё:
вчера у директрисы был окончательно последний день, и официально, и вообще.
А что последний день бывает не окончательно последним?
Потом:
сестра А. забрала Л. и привела ее ко мне.
Кто такая сестра А.? А кто есть Л.? Невозможно создать в голове живой образ, если нет никаких данных о герое, и даже имя скрыто за одной буквой! Зачем шифровать? Работники этого хосписа и так бы узнали себя. А читателям трудно следить за шифровками автора. А может, именно так экономится бумага?
Ладно, последнее:
еще он любит кошек. у него лежат разные альбомы с фотографиями кошек и он их рассматривает. а еще перед глазами его на окне повесили большую фотографию, на которой он, уже больной, на кровати в хосписе, его жена, ребенок лет шести, которого он обнимает вместе с черно-белой живой кошкой.
Куда подевались заглавные буквы? Этот протест такой? Если да, то против кого? Против профессиональных филологов, которые точно доведены до нервного срыва? Или против читателей? А может, это протест правилам русского языка? Уехала из России, поэтому с глаз долой – из сердца вон.
Хочу заметить, таких ляпов – несметное количество. В первый раз встречаюсь с подобным низкокачественным текстом. Ладно, автор писать не умеет, но куда редакторы, блин, смотрели, а?