Все описанные события, имели место лишь частично, имена и фамилии вымышлены, совпадения возможны лишь случайно, за что автор ответственности не несет.

 
«Мне вчера дали свободу —
что я с ней делать буду?!»
 

В. Высоцкий.

«И верили они, что спасут мир – но мир не нуждался в их помощи».

У. Лориэнт.

Где-то в Восточной Сибири… 19 августа 1991 год.

9 часов. 30 минут. Местного времени.

Август – мудрость природы. Период, когда невидимая граница зрелости лета и старости года начинает проявляться в буйности последних, теплых дней и контрастности неба. Когда дневная жара, сменяется первыми заморозками ночи, когда люди, еще не отошедшие от тепла, с тревогой осознают, что скоро осень, а за ней и неминуемый холод зимы. Август, время, когда еще можно успеть, но, скорее всего, это вряд ли получится…

Старший лейтенант милиции Валерий Редькин – высокий худой тридцатипятилетний мужчина, шел из РОВД с дежурства домой в плохом настроении. И хотя погода была прекрасная, состояние у Редькина все же было скверное. Гудела, словно чугунная голова, во рту стоял климат пустыни Сахара. Язык прилипал к зубам. Дежурство Редькина прошло удачно. Он отработал в суточном наряде одним из оперов. За смену в РОВД возбудили всего лишь семь уголовных дел, да и то из них, две квартирных кражи и одну «сто восьмую» – «тяжкие телесные повреждения», в простонародье подкол. Пьяный муж в порыве ревности, пырнул ножом свою жену. Остальное все было мелочью, начиная с хулиганства, заканчивая ношением холодного оружия. Уже в 12 ночи вся опергруппа была свободна. Уединившись в своем кабинете, Редькин с напарником и эксперт основательно накачались двумя бутылками водки и тремя вина с экзотическим названием «Трибана».

Утром, сдав дежурство, Редькин переоделся в гражданку и двинул из отдела. Направление движения было бесцельным. Жена ушла на работу, поэтому куда идти Редькин не знал.

Пройдя от отдела, по аллеи до самого близ лежавшего вино-водочного магазина с причудливым номером один, Редькин остановился. Винный отдел был закрыт и что самое печальное, возле него никто не толкался.

Обычно Редькин определял, наличие спиртного внутри торгующей точки по местным бродягам, суетящимся возле магазинов. Этому его научила «перестройка» Горбачева, с его «антиалкогольной политикой». Бродяги и бомжи – это барометр наличия в магазине алкогольной продукции. Если они находятся возле винотдела, значит скоро его откроют и что-то будет продаваться, если нет! Бомжей, как назло не было.

Вообще в это погожий день народ словно вымер. На улицах никого. Редькин устало поморщился. Голова загудела с еще большей силой. Потолкавшись возле закрытой, весьма обшарпанной двери винотдела, Редькин повернулся в сторону часовой будки, которая стояла рядом. Там работал его заядлый друг Толик Стрельников. С ним они были знакомы давно. Редькин, не редко выручал Толика, вызволяя его из медицинского вытрезвителя, куда часовщик частенько попадал. Толик за это платил ему самым дружеским расположением и иногда ремонтировал сломавшиеся у Редькина дома часы, но чаще накачивая его водкой и вином в этой самой часовой будке. Редькин выпивал часто. Но алкоголиком он себя, как и многие пьющие в России мужики не считал. Он считал, что в этой стране не пить просто нельзя.

Ставни часовой были открыты. «Значит здесь» подумал Редькин и смело двинулся в часовую. Открыв дверь, он увидел до боли знакомую картину. Весь пол был завален шелухой от рыбы и окурками. На столе творился самый настоящий погром. По углам валялись пустые бутылки. Сам Толик с лицом цвета цементного раствора, с заплывшими глазами сидел на своем крутящемся стуле. По его виду Редкин понял, что вчера тут творились «великие» дела.

– А, Редя! – выдавил из себя Толик.

Редькин понял, что ему не то, что говорить, даже думать было больно:

– Здорово Толян. – Редькин устало плюхнулся на стул. – Как дела? Впрочем, можешь не отвечать, мы с тобой друг друга давно знаем и понимаем все без слов.

– Что, то же с похмелья?

– Не говори, с дежурства. Полночи бухали, голова раскалывается. У тебя ничего нет?

– Только что все сусеки оскреб, не граммульки. И Зойка сука не дает. Даже за стольник! Я к ней и так и сяк, а она стерва, нет и все! – Зойка работала продавцом в винотделе.

– Что придумать? Может, у цыган водки возьмем? А Редя?

– Нет Толян, в меня сейчас водка не полезет.

Посидели, три минуты молча. Редькин через неохоту вытащил пачку «Стрелы» и закурил. Сделав три затяжки, затушил сигарету в пепельнице.

– Редя пойдем к Барбосу, он, наверное, уже продает.

Барбосом прозвали продавца в пивном ларьке. Он был их знакомым и пускал попить пива с заднего хода прямо в своей пивной точке.

– Ладно, пошли к Барбосу.

Они, медленно встали и словно в нерешительности вышли из часовой. Толик с видом военнопленного закрыл будку. Ставни закрывать не стал. Понимая, что придется вернуться.

– Погода сегодня как назло жаркая. – Редькин попытался плюнуть, но слюна, с трудом отделившись от губы и описав баллистическую траекторию, повисла на правой штанине.

– Твою мать! – выругался Редькин.

Шли молча. В голову лезли тяжелые мысли. И как не странно у обоих эти мысли сходились. Только бы Барбос работал.

Пивной ларек стоял на пустыре. Видно, когда проектировали его расположение, то учитывали клиентов этого заведения. Ведь, то, что вытворяли эти клиенты, не вынес бы, ни один живой микрорайон. Мало того, что завсегдатаи, нахлебавшись пива, мочились, не отходя от окошка, так ведь еще выделывали и такие фортеля, что проезжающие мимо автолюбители старались двигаться на самой максимальной скорости для дорог этой местности. А дорога здесь была как практически на любой окраине крупного города России.

Ларек увидели издалека и с облегчением вздохнули. Возле него, суетились, фигурки с емкостями, пиво было.

– Фу! Есть!

– Видать, вчерашнее осталось у Барбоса.

Последние сто метров довались с большим трудом. Это были метры марафонца на финише. Возле ларька была давка. Окошко для раздачи пива довольно небольшое, находилось низко, поэтому приходилось пригибаться, чтобы подать банку. Народу было много. Слышался отборный мат. Возле, ларька на травке расположились те счастливчики, которые уже взяли пивка и сейчас смаковали им под теплым августовским солнышком. Редькин и Толик зашли с тыла и постучали в дверь. Долго никто не открывал. Редькин постучал сильнее и крикнул.

– Барбос, это я Редя, умираем! Открывай быстрее!

Через несколько секунд, кляцкнула щеколда и они вошли внутрь. В нос сразу ударил запах перестоявшегося пивного угара, табака и еще черт знает, чего. Сам Барбос стоял у крана спиной к двери и отпускал пиво клиентам.

– Здорово, Братва! – крикнул он, не поворачиваясь.

Тот, кто открыл дверь, оказался Игорь Цаплин. Игорь работал председателем кооператива по производству мебели. Он видно тоже болел с похмелья.

Цаплин сидел за столом возле жбана и жевал соленую рыбу. На столе стояла банка с пивом и три кружки. Редькин без приветствия шагнул к столу и, схватив банку принялся пить прямо из нее. Толик, с глазами умирающего от жажды, смотрел как Редькин крупными глотками поглощает янтарную жидкость. После десятого глотка Редькин оторвался от банки и громко крякнул. К ней немедленно приложился Толик. Цаплин, ухмыляясь, смотрел на них, продолжая жевать рыбу, выплюнув кость, он покачал головой и сказал:

– Да, видать, вы вчера порезвились! А знаете, что Горбача спихнули?

Редькин посмотрел на Цаплина безразличным взглядом. До него еще ничего не доходило. Он ждал, когда пиво, охладив желудок, даст живительную влагу организму. Толик же выпучив глаза, икнул и посмотрел на Цаплина.

– Чего? Ты, что перепил? Или на понт нас с похмелья взять хочешь?

– Нет, точно я тебе отвечаю! – громко сказал Цаплин.

Редькин, молча сел на стул и налил из банки в кружку пива. Он даже не посмотрел на Цаплина.

– Если не верите, сейчас по радио услышите! – продолжил Цаплин.

На столе, возле стенки стоял старенький «Альпинист 405». Из него лилась грустная классическая музыка. Вдруг, трансляция прервалась, и диктор начал читать «Заявление Советского правительства о создании ГКЧП».

Слушали молча. Редькин из кружки глотал пиво и с каждым глотком начинал понимать смысл слов. После того как диктор умолк, еще долго стояла тишина. Редькин достал пачку «Стрелы» и закурил. Толик тоже прикурил сигарету. Сделав пару затяжек, он спросил:

– Это чего, опять?

– А хрен его знает?! – ответил Цаплин. – Но мне лично это не нравиться! Опять гайки закручивать начнут!

Редькин продолжал курить и молчать.

– Ты что молчишь Редя, что думаешь? – Толик пихнул его в ногу.

– Суки! Все-таки решились! Я так и знал, – тихо молвил Редькин.

– А, может, Горбач и не болен? А может они его, волки, того? – Толик вопросительно посмотрел сначала на Редькина, потом на Цаплина.

– Конечно, сволочи! Они чуют им все крышка! – громко крикнул от крана Барбос.

Из окошка раздачи продолжалась нестись отборная брань, пиво продолжалось разливаться в емкости.

– Давай! Забирай пяти литровку! Следующий! – кричал Барбос клиентам.

– Что будет! Что будет! Опять коммунизм, мать его! Нет, надо за рубеж сваливать! – запричитал Толик.

Редькин налил себе еще пива и сказал:

– Жалко, теперь, наверное, мой кооператив закроют. – Цаплин развернул бумагу, там лежала соленая рыба.

– Угощайтесь!

– Не лезет, сейчас пиво провалится, можно и пожрать.

После третьей банки ко всем вернулось хорошее настроение, тема того, что будет в дальнейшем со страной, была исчерпана.

– Ну, теперь можно и водки! – сказал Толик и похлопал себя по животу.

– Мужики давай возьмем литру и пошли ко мне домой. Посидим, моя-то к теще в Барнаул уехала, – предложил Цаплин.

Редькин молча кивнул и посмотрел на Толика. Тот, улыбнувшись, сказал:

– Да, может больше уже, так и не попьем! Пошли. Я тут одну хату знаю. Торгуют по восемьдесят.

– Пошли. Спасибо Барбос. Давай доторговывай последним перестроичным, следующий завоз уже хунтовским будет! – мрачно пошутил Цаплин.

Все трое встали и вышли из ларька. Они направились к Цаплину, который жил недалеко. По дороге Толик забежал в подъезд одного из домов и через три минуты вышел с оттопыренными бутылками карманами.

У Цаплина дома была для обывателей этого района довольно таки приличная обстановка. Сказывалось то, что он был председателем мебельного кооператива. Половину домашней обстановки он соорудил как это говорится на халяву. Вообще со стартом кооперативного движения Цаплин нажил себе довольно солидный капиталец и если бы не алкоголь…

Но Цаплин пил и попивал крепко. Из-за этого пошли скандалы с женой, дисциплина в кооперативе упала. Предприятие находилось на грани краха. Цаплин же от этого пил еще больше. Получался печально знаменитый русский замкнутый круг.

Расположившись на кухне, компания некоторое время сидела в гробовом молчании. Но потом все словно встрепенулись. Оживились. Цаплин стал суетиться с закуской. Крупными ломтями настругал колбасы, от которой слегка попахивало несвежестью. Нарезал хлеба, расставив, стаканы, достал трехлитровую банку с солеными огурцами. Она перед самой поверхностью стола вырвалась из рук Цаплина и громко ударилась об стол.

– Осторожней! Ты! – одернул его Редькин.

– Игорек, ты, что колбасы из мумии делал? От нее дохлятиной несет! – язвительно поддел его Толик.

– Дохлятиной говоришь? Так ты не жри! Скоро ты не то, что колбасы, сырков плавленых не увидишь! Опять во всех магазинах будут стоять соль и спички! – парировал его вопрос Цаплин.

– Ты знаешь, при Брежневе хоть мыло свободно было. А сейчас в гости придешь, а тебя спрашивают – руки с мылом мыл?! Тогда чай без сахара пить будешь!

– Ты это про что? Когда ты последний раз харю-то мыл? Чистюля нашелся!

– А ты знаешь, все равно за бугор уеду! Там, у меня родня! Вот так! – Толик криво улыбнулся. – Мне в этом дурдоме не резон! Тем более красноперые вон, что устраивают опять! Мне со дня на день вызов прийти должен! Так что приятно оставаться! – Толик опять улыбнулся.

– Кому?!!! Тебе вызов?! Да ты его уже седьмой год ждешь! Кому ты там нужен?! Там своих таких как собак не резаных! – Цаплин хрипло рассмеялся и закурил сигарету.

Редькин молча разлил по стаканам водку. Молча же, поднял один из них и выпил. Затем нагнул банку с огурцами и с трудом достал самый большой. Немного рассола пролилось на скатерть.

– Э-э-э! Редя! Осторожней! Мне, моя голову за свинарник оторвет!

Редькин не чего не ответил. Он, громко хрумкая ел огурец.

– Редя ты чего? – Толик с тревогой посмотрел на своего приятеля.

– Гони ее тоску печаль! Авось обойдется! Вывернется, как, ни будь Горбачев! – Толик пытался подбодрить совсем за хмурившего Редькина.

– Тебе легко говорить! Ты утверждаешь, виза тебе корячится! А мы тут опять, мордой в навоз! Опять парткомы и прочая ересь! А ты косишь под жида! За бугор свалить хочешь! Да ты такой же еврей, как я узбек! Как более-менее нормально было, так ты за то, что евреем тебя называли в обижуху кидался! Орал даже, что ты надтеречный казак! Потомственный! Что даже тебе звание есаула положено! А как прижало так сразу еврей!? Козел ты, а не еврей! – Редькин, закончив свой эмоциональный спич, отвернулся к окну.

Толик не знал, что ответить. Он, был на половину удмурт, наполовину поляк. Поэтому волосы у него слегка вились, а кожа была слегка смугловатая. Его мечты в связи с отъездом в Израиль были связаны с одним старым евреем, который выехал на историческую родину восемь лет назад. Живя Советском союзе, этот дед коллекционировал старые часы, которые и ремонтировал Толик. За это старый еврей обещал сделать ему вызов, приврав в Израиле, что Толик его троюродный внук, его троюродной племянницы его второй жены. Но возможно этот дед уже беседовал с Моисеем возле стены плача, отойдя в мир иной, а может все это был обман! И, тем не менее, Толик постоянно рассказывал эту историю.

Он фантазировал, как заживет на земле «обетованной». Рассказывал о личной вилле и большом «Кадиллаке». Сначала ему верили, но потом стали понимать, что все это красивая сказка и просто делали вид, что верят.

И вот впервые, за восемь лет его сказку растоптали! Толик не знал, что ответить. Он, хотел было нагрубить, обозвать Редькина «ментовской харей» и «сволочью», но потом передумал. Толик справедливо решил, что визы все равно не будет, а Редькин пригодится ему, если он попадет в милицию. Поэтому, помолчав, Толик залпом выпил налитую в стакан водку. За ним выпил и Игорь.

Пиво уже сделало свое дело. Голова не гудела, а наоборот, чувствовалось легкость. Водка же должна была усугубить.

– Нет, все равно я молчать больше не буду! Пусть меня лучше на Колыму! – Редькин, шарахнул по столу кулаком, отчего стаканы, подпрыгнув, повалились на бок.

Колбаса, куски которой Цаплин сложил в стопочку, рассыпалась как карточный домик. Толик и хозяин с опаской молчали.

– Надо организовать сопротивление! Тем более доступ к оружию есть! С мужиками проговорить! Не может быть, чтобы никто не согласился!

Толик судорожно сглотнул слюну. Но она упорно не хотела скатываться по пищеводу и словно вторя Редькину, рвалась наружу. Прервал молчание Цаплин. Он уже здорово охмелел.

– Молодец Редя! Я всегда знал, что ты настоящий мужик! Я с тобой! Мне все равно не чего терять! Только пушку мне дай и команду!

Толик, с еще более сильным ощущением опасности, понял, что если день начался с такого похмелья, во второй половине веселее не станет.

– Так что делать то? – он, словно с надеждой на апелляцию, приговоренного к расстрелу, уставился на них.

Редькин вновь шарахнул по столу кулаком: