Отзывы на книги автора «Сьюзен Сонтаг»

Когда-то давно я совсем не любила дневники и воспоминания писателей. Они казались скучными, потому что обычную жизнь можно и у себя дома посмотреть, я и так знаю, что писатели тоже умеют кушать, думать и читать. Теперь же мне кажется, что подглядывать за их писательской кухней в щёлочку так же интересно, как и читать сами книги. Такое приятное дополнение с пасхалочками.

Сьюзен Сонтаг вела дневники всю сознательную жизнь, так что можно даже почитать про её тинейджерство. Даже в те годы она была не сахар сладкий, а такая дамочка с задранным до небес носом. Читать её показную исповедь странновато, потому что она рассчитана на зрителя, в чём Сонтаг сама и признаётся, уже даже в те годы. Вообще, если почитать «бытовуху», то они там все только и занимались тем, что вели дневники, оставляли их на видном месте, читали друг у дружки, а потом страдали и полыхали жопами.

Молодая Сонтаг не щадит никого, потому что она твёрдо уверена, что умнее всех на свете. И это даже как-то бодрит, не вызывает сильного отторжения. Дружить с такой тян я бы, конечно, не стала, а вот так издалека смотреть забавно, как она опплёвывает, например, Томаса Манна. Дескать взяла я тут у него интервью, и он недостаточно хорошо понимает собственные книги, я гораздо лучше, а «комментарии автора предают его книгу своей банальностью».. Впрочем, у Сонтаг не отнять того, что она действительно умна. Мало кто в махровые шестнадцать будет писать так же умело, как она. Это что касается обширной части дневника, которая про культуру, искусство и книги. Сонтаг с подросткового возраста хочет себя со всем этим связать и идёт к цели с упорством шага, хотя и пытается объять необъятное. Смотрит вширь, а не вглубь. Думаю, со временем это у неё пройдёт (прочитаю вторую часть дневников и вам тоже заспойлерю, вдруг вы переживаете, как там Сьюзка-то, не обломала ли зубы о такой здоровенный кусок).

Дальше...

Вторая часть дневника поменьше — это отношашки. Про мужа и сына пишет мало. Про сына, в основном, какие-то забавные истории, муж же вообще предстаёт каким-то картонным духом. Совершенно неясно её отношений, только чувствуется нарастание недоброжелательности. Про лесбийские неудачи гораздо больше и рефлексивнее, наверное, как раз с расчётом на подсматривание в дневнички друг друга. Тем более, что многие пассажи смотрятся откровенно манипуляторскими: всегда самоуверенная Сонтаг вдруг начинает ныть, пускать сопли и уничижительно писать, какая она стрёмная, но выворачивая это так, что все вокруг козлы, а она в белом плаще стоит опплёванная. Вот как блогеры выкладывают фотку какую-нибудь в онлайн-блевничок и пишут: «Я такая толстая», чтобы десятки и сотни подписчиц тут же поддержали и написали: «Нет, ты совсем не толстая, ты такая красотка, и умная, и мимимими». Сонтаг, конечно, сложнее это проворачивать, но в нашу эпоху онлайн-бложенек она бы цвела и пахла.

Вообще, любопытная и сложная это особа, так что всегда приятно почитать мысли умного человека. Для пропахшего книжной пылью сословия это вообще мёд в уши: густое литературное варево, заметки, особые отношения с книжками. Невольно ловишь себя на том, что какие-то отдельные моменты можно примерить на себя. «Для меня чтение — это тайный запас, накопление, задел на будущее, латание дыр в настоящем. Секс и еда — это занятия совершенно иного рода, удовольствия сами по себе, служащие настоящему, а не прошлому и не будущему. Я ничего от них не жду, даже памяти».

В самом начале дневника Сонтаг самоиронично пишет про какое-то происшествие, что она «встала в позу сардонически настроенного интеллектуала и сноба». В общем-то, весь дневник такой, и спасибо сыну, что он его до нас донёс бережно, ничего не расплескав. Даже такие незначительные заметки, как чей-то телефонный номер, гневный комментарий про бабу-кобру или описание невкусного сэндвича.

Вторая часть дневников должна быть более точной и подробной, она и по объёму гораздо больше. Повзрослевшей Сонтаг ещё больше есть, что сказать, потому что в молодые годы записей иногда не было месяцами и даже годами. Тоже почитаю, а посоветовать могу тем, кто хочет связать (или уже связал) свою жизнь с культурой. Это всегда была непростая связь.

В этом эссе Сонтаг вступает в своеобразный диалог с Вирджинией Вулф и её книгой "Три гинеи". Она расширяет размышления писательницы об истоках войн и силе военной фотографии, задаваясь вопросами, что именно демонстрируют подобные снимки, как и для кого.

Фотографии зверств могут вызвать противоположные реакции. Призыв к миру. Призыв к мести. Или просто ошеломление оттого, что в мире непрерывно творятся ужасные вещи.

История военной фотографии началась с Крымской войны: британское правительство, чтобы как-то смягчить тревожные сообщения в газетах, предложило Роджеру Фентону, известному фотографу, "создать более благоприятное впечатление о непопулярной войне." Поначалу войну демонстрировали как "чинную мужскую вылазку на лоно природы": тихие пасторальные картинки, прославление жертвенности солдат. Да и развитие фототехники того времени позволяло лишь долгие постановочные кадры, а не мгновенные снимки. Освещались и Гражданская война в Америке, и Первая мировая, однако по техническим же причинам показывали их не "в моменте."

Первой войной, "освещавшейся" по-новому, была гражданская война в Испании.

О публикуемых с неё фотографиях и пишет Вулф в своей книге. А Сонтаг, в свою очередь, размышляет о том, что война должна быть "популярной", чтобы попасть в фокус мировой общественности и на первые полосы солидных изданий. Кровопролитное столкновение 1930-х годов между Боливией и Парагваем забыто, а противостояние в Испании широко освещалось, поскольку за ним стоял более масштабный конфликт.

Война, которую вёл Франко, считалась варварской, но десятилетием ранее в Марокко на те же применяемые им методы европейское сообщество смотрело сквозь пальцы. Оно было потрясено истреблением мирного населения Испании с воздуха, но почти не обращало внимания на воздушные налёты европейцев на колонии и, например, бомбёжки иракских деревень Королевскими ВВС в начале 1920-х годов.

Какие зверства из непоправимого прошлого мы считаем себя обязанными увидеть?

Сонтаг размышляет о двоякости восприятия военных изображений – как фотодокумента и как предмета искусства. Из-за своей компактности в выхватывании и сохранении момента фотография способна заслонить собой другие виды памяти. Это её специфика, о которой стоит помнить.

То, что называется коллективной памятью, – не воспоминание, а договоренность: вот что важно, вот история того, как все происходило, и фотографии закрепляют эту историю в нашем сознании.

Но где же проходит этическая граница того, что допустимо показывать? Погибшим "своим" из уважения закрывают лица, но "враг" остаётся открыт миру. Щадят чувства родственников, при этом забывая, что у тех, "варваров", тоже могут быть близкие. Что испытывают они, глядя на фотографии своих любимых, объявленных врагами "цивилизованного" мира? Этичность заканчивается, когда начинается "варварство"?

Ужас и насилие принято показывать всегда где-то там, в отсталых непросвещённых частях мира, где трагедия как будто неизбежна. Сильно ли это отличается от ярмарочных демонстраций "экзотики", распространённых в эпоху до фотографии? А сетования на превращение новостей в зрелище, на зачерствение публики – не оказываются ли они, при ближайшем рассмотрении, показателем привилегированности: я могу выключить страшную реальность из своей жизни, просто переключив канал, просто перелистнув страницу, просто перестав быть "зрителем чужих мук."

И по привычке ли, от равнодушия ли люди отворачиваются от страшных изображений? Есть в этом желании закрыть глаза и доля страха, и пассивность, и апатия: "Я ничего не могу с этим поделать." Но не могут ли быть взаимосвязаны "наши" привилегии и "их" страдания?

фотография не обязана ликвидировать нашу неграмотность в истории и в том, что касается страданий, которые она выбрала для показа. Эти изображения всего лишь предлагают обратить внимание, задуматься, выяснить, чем оправдывают необходимость массовых страданий те, у кого сила? Кто устроил то, что здесь показано? Кто за это в ответе? Простительно ли это? Неизбежно ли? Надо ли исправить то положение дел, которое мы до сих пор считали приемлемым? При всем этом надо понимать, что моральное негодование, как и сочувствие, сами не определят стратегию действий.

С удовольствием бы почитала дополнение мыслей Сонтаг от современного мыслителя, всё же за почти 20 лет с момента написания эссе (2003 год) и роль интернета значительно возросла, и возможности моментальной фотографии и способы ей поделиться, и вместе с тем ещё сильнее расширился поток ежедневно потребляемой информации.

Желание подтвердить реальность и расширить опыт с помощью фотографии – это эстетическое потребительство, которым сегодня заражены все.

Сьюзен Зонтаг (возможен вариант произношения "Сонтаг") писательница, философ, сценарист и режиссер театра и кино, литературный и художественный критик, икона мирового феминистского движения. И говоря о феминизме, я имею в виду не только борьбу за права женщин, в сфере интересов Зонтаг были представители меньшинств и социально-угнетенных групп, изменение отношения с стигматизированным темам, как СПИД, например. Расцвета ее карьера романиста достигла с присуждением Национально книжной премии за роман "В Америке".

Сборник эссе "О фотографии" одна из самых известных работ писательницы, кажется, говоря о ней сегодня, в первую очередь вспоминают эту вещь. Не случайно, учитывая, насколько широко фотография вошла в нынешнюю повседневность. Желание понимать, что движет нами, совершающими те или иные действия, предающимся некой страсти, стремление подвести под это философскую базу естественно, а в наши дни фотографирование одно из самых распространенных действий и самая доступная в удовлетворении из страстей. И это я еще не сказала о возможности творческого самовыражения, которая бесценна.

В сборник входят шесть эссе и "Краткая антология цитат" - высказывания известных людей, посвященные фотографии, как виду искусства и способу взаимодействия с миром. Первый текст "В Платоновой пещере" отсылает к образу реальности, данной в ощущениях, как скольжению теней по стене, которые видят прикованные в пещере спиной ко входу люди. Мы по-прежнему не можем видеть мир таким, каков он в реальности, но существование фотографии меняет ракурс, чуть расширяя его. Фотографируя, мы отчасти присваиваем мир.

"Америка в фотографиях Сквозь тусклое стекло", вторая статья посвящена работам Дианы Арбус - известного фотографа и значительной фигуры культурного бэкграунда второй-третьей четвертей ХХ века. Написанное под впечатлением от ретроспективной выставки Арбус вскоре после ее смерти, оно далеко от безудержного восхваления по принципу "хорошо или ничего". Скорее Зонтаг относится к работам своей героини критически. Дело в том, что центральным мотивом в творчестве Арбус были маргиналы, фрики разного рода и обычные люди в естественной для себя обстановке, которые подавались с такого ракурса, что выглядели скорее пародией на себя самих. Говоря о ее работах, Зонтаг приходит к выводу, что стремление любой ценой отыскать красоту в уродстве достаточно безнадежно. а эстетическое вступает на территорию этического с не самым лучшим для себя результатом.

"Меланхолические объекты" посвящена сюрреалистичности природы фотографии, ее сиюминутности, с течением времени изменяющей, порой радикально, возможные трактовки. Так постановочные фотографии, призванные играть роль манифеста некоего художественного направления, оказываются слепком эпохи, а детские фото известных людей, сделанные всего лишь с целью запечатлеть милых деток, смотрятся совсем иначе, когда знаешь, стал этот карапуз Сталиным или Пресли.

"Героизм видения". Увидеть и запечатлеть красоту - как основной посыл фотографии. В отличие от живописи, с которой ее часто соотносят, фотографическое видение не создает целостную картину мира, но напротив, дробит его на фрагменты. Порой съемка изменяет восприятие, делая эротичные объекты бесполыми и придавая сексуальную притягательность вещам изначально далеким от эротического контекста.

"Фотографические евангелия" О том, как фотография побуждает своих деятелей снова и снова объяснять миру ценность того, чем они занимаются, подводя теоретическую базу. Претензия на знание, претензия на творчество, представление о фотографе, как об идеальном наблюдателе и одновременная невозможность достичь желаемого эффекта без вмешательства, без некоторого элемента постановочности, которая автоматически выводит фотографа из статуса наблюдателя на роль участника и режиссера. Все же: фиксировать или режессировать?

"Мир изображений" от Платона до Фейербаха, философия считала изображение отличным от реальности. Однако фотография, в силу некоей присущей ей магии, не только точно фиксирует кусочек мира и позволяет присвоить его, но и становится в какой-то мере средством управления реальности, изменения ее.

Резюмируя: замечательно интересный, содержательный и при этом читабельный сборник эссе в превосходном переводе Виктора Голышева, патриарха отечественного литературного перевода.

Многими (в том числе автором рецензии) ожидаемая, вышла наконец в 2013 году первая часть дневников Сьюзен Сонтаг, писателя, философа, исследователя околочеловеческого окружающего мира.

Записи охватывают период с 1947 по 1963 год, 16-летний пласт в жизни писательницы. Начинающийся бумажными строками в октябре 1947 года, на 14-м году её жизни, словами "Я верю в то, что нет личного бога и жизни после смерти" и заканчивающиеся фразой "Интеллектуальный голод подобен острому половому влечению".

Это время созревания человека, личности, матери. Юная девочка, не по годам, как бы сказали сейчас, умная, с приличной глубиной омута собственной личности, в пятнадцатилетнем возрасте поступающая в институт. Молодая мать, рожающая ребёнка от коллеги по научной работе. Студентка, изучающая английскую литературу, получающая степень магистра философии, преподающая эту дисциплину в образовательных учреждениях Америки. Это - только маяки, вехи жизненного пути, которые в дневниках, ведомых молодой Сьюзен, проскакивают как бы вскользь. Не зная биографию, можно упустить определенные моменты - создаётся впечатление, что будущую писательницу интересовали совершенно другие материи, вне шаблонов общественной жизни, не внешние, но внутренние.

Больше здесь упоминаний о культурных составляющих "того" времени - времени послевоенного человека, осознающего свои возможности и перспективы, человека, оценивающего опыт предыдущих поколений, человека заглядывающего внутрь себя, чтобы обнаружить там нечто горячее и настоящее.

Первая и последняя фраза дневников выбраны как будто не случайно - в этом завуалированном противостоянии живого и консервативного, монолитного и текучего, статичного и страстного, судя по всему, куются характер и мировоззрение Сьюзен Сонтаг. Письмена вразброс - на страницах запросто соседствуют прочитанные книги и просмотренные фильмы, выводы о постановках спектаклей того времени, отзывы от людях, ставших легендами для будущих поколений, хроно-расписания прожитых дней. Взгляды охватывают широкие пространства и не терпят рамок - Ницше соседствует с критическими письмами Максима Горького, радиопостановки Орсона Уэллса с "Призраком Оперы" с Борисом Карловым, средневековая еврейская философия с упоминаниями прочитанных комиксов. То и дело по страницах снуют списки - желаемого к прочтению, к покупке, купленного, прочитанного, нужного к изучению - осколков культуры, с которыми в XXI веке, возможно, познакомиться уже и не удастся.

При этом всё же большая часть мемуарной хроники - о внутреннем. Об отношениях с сыном. Об отношениях с постоянными любовницами, о своей лесбийской природе, некрасивости, жёсткости. Всё это - яркими мазками, достаточно резкими, чтобы задержать свой взгляд, и очень часто горькими. Это потом будут знаменитые чёрно-белые работы Энни Лейбовиц, наполненные внутренним теплом и безусловным достоинством. Сейчас это чёрно-белые чувства - или плохие и вдавленные в себя, или хорошие и яркие.

Отдельные моменты было неприятно читать составителю этой книги Дэвиду Риффу - герою многих упоминаний в записях СС, сыну Сьюзен Сонтаг. И в то же время в предисловии он отмечает, что не мог не поделиться с миром тетрадями своей мамы - преследуя цели исключительно возвышенные. И за это, конечно, отдельная читательская благодарность.

Дальше в жизни СС будут собственные книги, особенно монументальная "О фотографии", а ещё редакторская работа и встречи со знаменитыми людьми писательского-и-не-только мира. Но пока что на этих страницах - человек, смятение которого так похоже на внутренние противоречия любого из нас. И это делает нас чуть ближе.

4/6/1949

Шостакович, концерт для фортепьяно
Скрябин, прелюдии
Франк, симфония ре минор
Прокофьев, симфония №5

Месса до минор [Бах]

Секс с музыкой! Интеллектуальное пиршество!!

Дневники, которые представляют собой "записки на манжетах", на салфетках, на почтовых открытках; дневники, которые не предназначены для печати, дневники - кусочки мозаики про "бытовое" (списки книг, покупок); дневники, в которых - всплеск эмоций и противоречивость соседствуют с самоанализом и требовательностью.

Есть в чтении дневников наслаждение вуайериста. Есть в чтении дневников наслаждение беседой. Можно завтракать в кафе, листать книгу и представлять сидящую напротив Сьюзен Сонтаг. И чувствовать только желание кивать, нежно улыбаться, а через полчаса - заказать еще одну чашку кофе.

Эту книгу и впрямь можно цитировать страницами. Её, на самом-то деле, невозможно цитировать, потому что фразы цепляются друг за друга и стоит вырвать одну, тут же рушится вся тонкая структура. Сьюзен Сонтаг построила потрясающую книгу, именно построила, потому что здесь все разложено по полочкам, рассмотрено и доказано. Понятное дело, что умный человек сумеет доказать в свою пользу любой бред. Но, во-первых, как он это делает. А во-вторых, Сонтаг доказывала далеко не бред.

Мы все подспудно понимаем, что чем дальше развивается технология, тем меньше фотография начинает походить на искусство. Настоящее искусство должно быть честным и строгим, вымытым в химикатах и просвеченным через фотоувеличитель, вновь и вновь пропущенным через себя. Как только появляется конвейер и повсеместная доступность, искусство пропадает само собой. Это вопрос перенасыщения и ничего больше. Я могу лишь косноязычно высказать свое предположение, Сьюзен Сонтаг доказывает его с фактами в руках, вертит их с разных сторон, играет понятиями, смакует тезисы. Несколько эссе, рассматривающих предмет фотографии, прослеживающих всю её историю. Фотография и живопись, фотография цветная и черно-белая, пышно красивая и намеренно уродливая, фотография как искусство, как возможность укрыться от реальности, как способ социальной защиты. Сонтаг подмечает всё, все тонкости человеческого восприятия, которому так по душе пришлась возможность фотографирования, возможность запечатлеть на пленке много маленьких мгновений жизни.

Все же по-настоящему волнующая жизнь - воображаемая. Так писала Вирджиния Вулф. И фотография далека от реальности, какими бы реальными не были объекты на ней. Потребление множества маленьких миров из разных точек света. Звучит немного обидно, даже для меня самой, но вовсе не нужно верить мне на слово. Стоит просто прочитать Сонтаг, она сама все расскажет. Я уже давно не слышала такого внятного и трезвого рассказа.

Такое впечатление, будто обществу необходимо иметь болезнь, отождествляемую со злом, и винить во всем ее «жертв», но более одной такой болезни оно уже не в силах переварить.

Сьюзен Сонтаг какая-то совершенно удивительная. Я второй раз случайно набредаю на её эссе и второй раз удивляюсь тому, как невероятно любопытно она мыслила и под каким интереснейшим углом смотрела на вещи.

Впервые заболев раком, Сонтаг на собственном опыте столкнулась с тем, каким стигматизированным в американском обществе 70-х годов был этот диагноз. Болезнь, перенявшая у туберкулёза эстафетную палочку по части окружения многочисленными мифами и всевозможными метафорами и табу. Синоним смерти, наказание за грехи.

Психологические теории болезни — мощное средство возложить вину на больных. Пациентов, которым внушают, что они, пусть неосознанно, спровоцировали собственную болезнь, подводят к мысли о том, что они ее заслужили.

Милитаристская риторика и использование образа болезни в политической полемике сильно заклеймили этот диагноз и привели к тому, что метафора рака стала "безоговорочно убийственной". Конечно же, людям, которым его поставили, такое предосудительное отношение к их болезни совершенно не помогало с ней справляться.

Сонтаг решила написать свои эссе, сперва о раке, затем, спустя десятилетие, о СПИДе, чтобы показать, что это серьёзные, но всё же болезни, и у них нет никакой скрытой подоплёки. Она показывает, как в разное время разные болезни служили "козлом отпущения" общества, пока не была доказана их настоящая природа и не найдена настоящая причина. Зачастую общественное восприятие диагноза вредило больным с такой же силой, что и сама болезнь, превращая их в маргиналов и приводя к социальной смерти намного раньше, чем наступала смерть физическая.

Вряд ли действительно больные люди выигрывают ­оттого, что слышат, как название их болезни постоянно используется в качестве синонима зла.

Что самое интересное – многие размышления Зонтаг о фотографии остаются актуальными по сей день, и более того, автор как будто в будущее заглянула. Размышления в последнем эссе о потреблении изображений и потребности людей в них – как будто про инстаграм написано, хотя сборник вышел в конце 70-х годов, когда о цифровой фотографии еще не помышляли, не говоря уж о смартфонах, позволяющих буквально задокументировать каждый свой шаг.

Но не со всеми тезисами легко согласиться. Например, Зонтанг жестко разделяет фотографию и живопись, но практически объединяет фотографию и кино. На мой взгляд, у этих пар есть в равной степени точки соприкосновения и явные отличия, поэтому если уж жестко разделять, то всех трех.

Читается очень тяжело, текст плотный, много специфической лексики, облегчить читателю задачу и придать своим размышлениям хоть сколько-то удобную для читателя форму автор не пытается. Иногда мысль развивается скачками: несколько страниц посвящены примерам и прочему разжевыванию одного тезиса, а потом внезапно тема меняется, и насыщенность текста идеями возрастает в десять раз.

В целом – интересные размышления, трудные для восприятия. Ознакомиться полезно, но не сказала бы, что это мастрид.

Когда я заболела, самым сложным казалось об этом говорить. Я спокойно читала диагноз, гуглила выживаемость, подписывала согласия на операции... Но мне было сложно об этом говорить.

Мне понадобилось три раза лечь на холодную операционную кушетку и полтора года пролежать почти без движения, чтобы научится говорить: «У меня рак, но я не умираю. Просто отстаньте». Потому что Рак — это страшно не только для больного. Этот диагноз ставит в ступор, окутывает всех вокруг.

Я столкнулась с чужими страхами, когда родственники боялись заходить ко мне в комнату, а знакомые осыпали меня бесконечными причинами, почему я могла заболеть. За шесть лет я увидела услышала самые различные версии: «У тех, кто много ругается матом, скапливается отрицательная энергия и превращается в опухоль», «В тебе есть скрытые обиды», «Тебя прокляли», «Это все потому, что ты не ходишь в церковь»...

Сонтаг написала свое эссе «Болезнь как метафора» в 1978 году. И как же мало изменилось с тех пор. Сонтаг пишет о том, что такие болезни, как рак, туберкулез и СПИД кутают в метафоры, потому что их боятся и не понимают. Когда болезнь сложно излечить, проще придать ей некую понятность — например, придумать причину возникновения.

Эти метафоры жестоки, возлагают ответственность на заболевшего, и очень часто отталкивают раковых больных от лечения. Кажется, что гораздо проще снять «сглаз» у деревенской бабки, чем лечь под нож или поставить вены под изнуряющую терапию. Это очень убийственные иллюзии.

Рак — это еще метафора бешеной, неуправляемой энергии, которая противостоит естественному порядку вещей.

Сонтаг утверждает, что нам, как обществу, необходимо отказаться от метафор в отношении болезней. Она посвятила свои эссе освобождению от метафорического мышления, и очень подробно описала свою позицию.

Рак использовали и используют как метафору разрушения, политики и военные часто кидают это слово, прочно вбивая милитаристскую риторику в сознание услышавших.

Второе эссе, «Спид и его метафоры» было написано десять лет спустя, но до сих пор невероятно актуально, учитывая эпидемию СПИДА на территории России. Но здесь это болезнь, про которую привыкли молчать — она считается постыдной, страшной.

Читая Сонтаг хочется согласно кричать. Хочется подсунуть эту книгу как тем, кто искал причины во мне и обходил меня по широкой дуге (да, в 2017 году все еще есть те, кто считает рак заразным), так и тем, кто сплотился рядом и держал меня за руку, пока я вновь училась ходить.

Пожалуй, эта рецензия получилась более личной, и совсем мало затрагивает книгу. Но это чтение оказалось очень терапевтическим и весьма меня поддержало.

Когда магистр философии влюбляется в известного фотографа - получаются вот такие глубокие рассуждения о фотографии.

Книга великолепна.

Отдельное спасибо за отсылки к Гегелю, Платону, Фейербаху, Гоббсу и Витгенштейну.