Пролог

Взвывшая сигналка заставила заскрипеть зубами и убрать щуп, с помощью которого я считывал данные с объекта. Правила безопасности в этой лаборатории были просто драконовскими, поэтому, чтобы не быть выдворенным с работы, от которой я нахожусь в постоянном экстазе, приходилось этим правилам подчиняться беспрекословно. Наличие же камер исключало различного рода хитрости со стороны персонала.

Аккуратно положив щуп в специальную выдвижную емкость с дезинфицирующим раствором, я вышел из камеры и попал в шлюз, где на меня обрушились мощные струи воды, пены и сбивающие с ног потоки воздуха. После обработки я уже смог выйти в «грязную раздевалку», где стянул защитный костюм и засунул его в бак. Кто убирал костюмы из бака и затем подвергал их глубокой обработке, меня волновало мало, главное, что кто-то этим занимался. Оставшись абсолютно голым, прошел в душевую, где тщательно вымылся, затем через комнату с УФО-облучателями, в которой меня высушили все те же потоки стерильного воздуха, вышел в уже обычную раздевалку и быстро оделся в свою одежду. Я уже завязывал кроссовки, когда дверь в раздевалку открылась и в нее зашла представительная делегация во главе с директором нашего засекреченного института, работающего на благо отечественного обороностроительного комплекса. В толпе замелькали погоны с маленькими звездами, но в большом количестве, и большие звезды, от блеска которых можно было ослепнуть, а среди них скромно белели несколько лабораторных халатов.

– Василий Эдуардович, что случилось? – я вскочил с лавки, на которой сидел, плюнув на не завязанный кроссовок, благодаря всех богов, что одевался быстрее, чем они шли, потому что предстать перед комиссией, а то, что эти звездные генералы могли быть только проверяющей комиссией – это ежу понятно, в чем мать родила – удовольствие так себе, ниже среднего. – Тревога…

– Это была учебная тревога, Романов, – ректор тяжело вздохнул. – Чтобы показать генералу Курову, что ученые тоже могут быть дисциплинированными и ответственными.

Захотелось грязно выругаться. Они вообще представляют себе, насколько сложно хотя бы подойти к объекту? Не говоря уже про то, что все эти бесконечные раздевания-одевания и помывки скоро приведут к тому, что у меня все волосы вылезут, везде. А ведь мне еще тридцати нет. А еще обиднее из-за того, что именно сегодня объект не проявлял вообще никаких волнений, спокойно давал себя исследовать… Так, Романов, спокойно, вдох-выдох. Надо терпеть. Как говорится, диссертация требует жертв. Остается только надеяться, что не с моей стороны.

– И что же исследует этот ваш Романов, что требует такой секретности? – генерал Куров повернулся к Резнику, напрочь игнорируя меня, словно меня здесь вообще нет и они говорят о каком-то другом Романове. Ненавижу вояк, особенно таких вот, как этот – зацикленных на уставах и приказах. И вот как ему объяснить, чем же здесь занимается Романов, чтобы он мозг себе не свернул? Резник тем временем вздохнул.

– Мы не знаем, что это за вещество, – он поморщился, увидев презрительный взгляд генерала и услышав недоуменное ворчание его свиты. – Это нечто совершенно новое и еще не изученное… Это материя, снятые первоначальные данные с которой напоминают по свойствам антиматерию, но потом они изменились на совершенно противоположные и начали напоминать свойства экзотической материи, и это… это нечто удивительное…

– И что она делает, эта ваша антиматерия?

– Это очень сложно объяснить…

– А вы постарайтесь, – Куров прищурился. – Потому что, если я не пойму ее ценности, я буду ходатайствовать перед Самим о снижение или даже полном прекращении финансировании данного объекта. В него и так уже о…лиарды денег влили, а результатов до сих пор никаких.

– А что, на новую дачу не хватает? – мне показалось, что я проговорил это мысленно, про себя, вот только злобный взгляд генерала, брошенный в мою сторону, убедил меня, что я лох, потому что произнес эту фразу хоть и очень тихо, но вслух.

– Вот этот слишком умный Романов мне сейчас все объяснит, а уж потом мы с ним мои дачи обсудим.

Я умоляюще посмотрел на Резника, но тот только плечами слегка передернул, мол, сам виноват, теперь выкручивайся.

– Единственное, что нам удалось выяснить – объект земного происхождения, и это наиболее удивительная новость из всех, которые нам удалось с него считать. Чисто теоретически с помощью объекта мы сможем стабилизировать пространственно-временные червоточины, то есть сделать более стабильным мост Эйнштейна-Розена, и тогда появится шанс… – начал выкручиваться я, но увидел полное непонимание на лицах проверяющих, на Курова я не смотрел, чтобы не сделать еще какую-нибудь глупость. – Эм, в общем, смотрите, – я схватил свой ежедневник и вырвал из него лист, который скрутил в трубку и быстро закрепил, чтобы концы не расходились. – Представим, что вот это наша вселенная на протяжении всей ее истории. Если вдруг случится, что появятся два каких-нибудь объекта, астрофизики называют их «рты», которые начнут давить на пространство одновременно с двух сторон, то в итоге эти стороны сблизятся друг с другом критически близко. Настолько близко, что может произойти прокол, – я сжал бумагу, показывая, насколько смогут приблизиться две точки вселенной, а затем ударил в место этого прокола ручкой. – Вот это и есть червоточина. Видите, мы можем через этот прокол попасть к тому краю практически мгновенно. Вот только они нестабильны и практически мгновенно разрушаются. Но Эйнштейн предположил, что существует некая «экзотическая материя», которая может сделать червоточину более стабильной…

– Я знаю эту теорию, – Куров ощерился. – Не считайте, что к вам прислали идиота в погонах. Вы думаете, что нашли «экзотическую материю»?

– Мы не знаем. Василий Эдуардович же только что вам это сказал, – я бросил бумагу на скамью. – Объект нестабилен. Он постоянно меняется. То он показывает все свойства вещества, то антивещества, то вообще не пойми что. У меня иногда складывается впечатление, что он может быть одновременно и «ртами», и стабилизатором моста.

– Разве такое возможно даже чисто теоретически? – Куров задумчиво провел пальцем по губам.

– В том-то и дело, что нет, – я развел руками.

– И вы считаете, что, изучив этот объект, мы сможем путешествовать во времени?

– Ну, почему бы и нет? Только зачем?

– Чтобы изменить историю, например, – генерал криво усмехнулся.

– Я считаю, что историю невозможно изменить, – твердо ответил я.

– А как же «эффект бабочки»? – в голосе Курова появилось ехидство.

– А как же принцип самосогласованности Новикова? – мы смотрели друг другу в глаза, словно больше в этой раздевалке никого кроме нас не было.

– Простите, а что это за принцип Новикова? – в наш диалог умудрилась влезть какая-то дамочка в военной форме.

– Если совсем кратко, то при перемещении в прошлое вероятность действия, изменяющего уже случившееся с путешественником событие, будет близка к нулю. То есть, что бы ты ни делал, как бы ни старался изменить прошлое, а соответственно настоящее, ты не сможешь этого сделать, потому что все твои действия уже учтены историей. Также считается, что путешественник во времени не может изменить прошлое, потому что для него оно уже произошло. Но чисто теоретически это могут сделать аборигены, если их правильно настроить и мотивировать, ведь для них будущее еще не настало. – Куров уже откровенно усмехался.

Да кто ты такой, мать твою? Ты не простой вояка, это ежу понятно. Так четко изложить одну из сложнейших теорий – это нужно постараться. У меня бы так не получилось. Я, кажется, ему завидую.

– А вы сами как считаете? – внезапно спросил я генерала.

– Я считаю, что прошлое возможно изменить, вот только оно в этот момент перестанет быть нашим прошлым, а станет прошлым в параллельной вселенной. И да, я верю в теорию мультиверсума, если вы об этом. Но мы же рассматриваем лишь теоретические вероятности, не так ли? – Мы все синхронно, как болванчики, закивали головами. – Хорошо. Я хочу видеть объект.

– Это невозможно, – осторожно высказался Резник. – Объект слишком нестабилен, и к нему нежелательно подходить никому, кроме нескольких ученых, с кем он уже как бы «знаком».

– Я не собираюсь к нему подходить, – Куров даже поморщился. – Я хочу понаблюдать за тем, как это сделает, ну, например, Романов. Это возможно?

– Да, в принципе, да, – Резник посмотрел на меня умоляюще.

Я же вздрогнул от нехорошего предчувствия. Объект не любит, когда к нему бегают туда-сюда, я не хочу рисковать. Но взгляд директора обещал мне блаженство, если я сейчас снова надену костюм и постою рядом с объектом. Кивнув, я стянул с ноги так и не завязанный кроссовок и забросил его в свой шкафчик. Директор тут же начал махать руками:

– Прошу, пройдите за мной в зону наблюдения, не будем мешать Петру Алексеевичу облачаться в защитный костюм.

Подойти к объекту было гораздо проще, чем уйти от него. Зайдя в камеру, я встал у стены, даже не делая попыток приблизиться к начавшему разворачивать свои щупальца-протуберанцы объекту, внешне напоминающему небольшое солнце, только не настолько горячее и яркое.

– Каково его происхождение? – я услышал голос Курова через канал включенной внутренней связи.

– Я же уже сказал, мы не знаем точно. Только то, что в его составе нет ни единого элемента неземного происхождения. Исходя из этого мы сделали вывод, что он все-таки с Земли, но откуда именно… Однажды он внезапно появился посреди камеры. Просто появился, без малейших посторонних действий с нашей стороны. У нас очень много теорий…

В этот момент в камере начало происходить нечто странное. Объект немного увеличился в объеме, а затем принялся стремительно сужаться прямо посредине, словно намереваясь разделиться пополам.

– О боже… – в голосе генерала появилась такая гамма различных чувств, что я даже не сумел выявить основную.

– Это одна из теорий, – Резник, похоже, не замечал, что творится в камере. – Какого черта происходит?! – О, а теперь заметил. – Романов! Петя! Выходи оттуда!

Да я и сам вижу, что пора сваливать. В громоздком костюме двигаться было очень неудобно, но я старался из-за всех сил пошевеливаться. Как только я начал движение, объект принялся стремиться к разделению гораздо быстрее. Меня охватила паника. Я что есть сил поспешил к выходу из камеры, и когда уже практически достиг его, огромный красно-черный шар, который и был объектом, с негромким хлопком разделился надвое. От обеих половинок в разные стороны пошли флюктуации, видимые невооруженным взглядом, которые накрыли меня, отшвырнув к стене со страшной силой. Это последнее, что я видел, а пронзившая спину боль была последним, что я почувствовал.

* * *