Отзывы на книги автора «Октав Мирбо»

Изящным движением правой ладони она оглаживает белый батистовый чепчик, покрывающий плотный клубок змей её причудливо извивающихся призрачных грёз; тихим колокольчиком чувств звенит её сердце под гладким черным футляром платья тесных сословных условностей; тонкие пальцы левой руки коварно ласкают лживые чётки связки ключей от секретеров сонма господских пороков; а в тайном кармане снежного кружевного передника таится флакончик ядовитого раствора для рутинного остова слепой судьбы – жажда свободы. Это – портрет горничной, кисти Октава Мирбо, где полотно выполнено настолько искусно, что кажется полнокровным снимком подлинной жизни.

Прикасаясь к изображению горничной, мастерски заштрихованной в строках дневника, легко почувствовать её мрачный путь к ароматным мягким коврам пышных будуаров буржуазии, насквозь пропитанных грязью пороков. С детских лет Селестина приобрела тяжелое бремя собственной судьбы, где родительская опека быстро растворилась в заспиртованном безденежье материнского разврата после внезапной кончины отца. Услужение и проституция – два указателя в туманном переулке французской глубинки, взывающие к юной девушке тусклым мерцанием надежды на будущее, остались сомнительным символом выбора. И, волею судеб, костюм горничной пришёлся её изысканной красоте к лицу. Селестина становится за нестойкую поверхность конвейера перемены рабочих мест, встречая множества грешных странностей и порочных крайностей за увитыми изумрудным плющом красными кирпичными стенами добротных буржуазных особняков. Развращённое тучным довольством богатства, общество предстаёт в калейдоскопе комбинаций женской алчности, мужского безволия и бесполого невежества, умноженного на надменную гордыню самолюбивого ханжества. Эта громоздкая конструкция, поддерживаемая призрачной гвардией прислуги, вызывает у Селестины ледяную улыбку. С беспристрастностью логики горничная раскладывает дневниковый пасьянс из типажей господских пороков, пребывая в услужении у провинциальных аристократов Ланльеров, своих последних работодателей. Но природными контрастами эмоций она наполняет именно образ прислуги. В пышногрудой соседской горничной Розе, в толстой кухарке Марианне, в перечнях изящных лакеев и стройных метрдотелей, в вереницах сонных кучеров и мускулистых садовников, она открывает души, тромбированные рабским существованием. Их низменные мечты и страхи обнажаются под пером Селестины в жалкие потуги выжить в рутинном колесе судьбы. Выгодно отличаясь незаурядными умственными способностями, девушка отмечает, что тайна интима с пресыщенными барскими отпрысками да сухие объедки с пышного господского стола составляют основу дешевых радостей её круга... Овеществление прислуги, отупелой в раболепном поклонении хозяйской роскоши, но страстно презирающей её беспечных носителей, заставляет девушку с беспощадной откровенностью обрисовать духовное увечье своего сословного слоя:

Прислуга – не есть нормальное, общественное существо… Это что-то нелепое, составленное из обрывков и кусочков, которые не могут ни соединиться, ни разорваться… Это даже ещё худшее, какой-то чудовищный человеческий ублюдок. Он уже не принадлежит народу, из которого вышел, ни тем более буржуазии среди которой живёт и к которой льнет. Он утратил первобытную силу и широкую душу народа, от которого ушел. У буржуазии он позаимствовал все недостатки, наклонности, но не получил средств к их удовлетворению.

И Селестина печально констатирует, что данный психологический диссонанс становится надёжным подспорьем для медленного и спокойного движения жестокой колесницы великого буржуазного века:

Бедняки – это удобрение для той почвы, на которой вырастает жизненная жатва, жатва счастья, собираемая богачами, не желающими ничем делиться с нами…

Портрет французской горничной авторства Мирбо представляет собой прекрасный образец изнанки эпохи. Но за детальным изображением существования шестерёнки общественного строя становится заметным механизм действия буржуазного образа жизни конца ХIХ века. Одновременно, краткая история Селестины становится фоновой темой для демонстрации общественно-политических и социальных изменений: ростки борьбы за права и свободы личности, расцвет антисемитизма…. Психологическое же зеркало горничной отражает влечение к свободе под покровом любви. И, несмотря на чувственную тональность её похождений, сегодня к этой книге довольно сложно прицепить ярлычок «эротика», поскольку нотка последней в ней еле слышима, хотя смысловые предпосылки имеются. Конечно, в своём временном контексте, произведение прозвучало громким вызовом цивилизованной Франции, звучащим целым многоголосьем острых тем. Сегодня сюжет далеко не нов, но это не делает книгу менее замечательной. Несмотря на то, что лица горничных меняются на страницах творческого наследия авторов со скоростью пули, их душа всегда остаётся стабильно одинаковой: стремящейся к желанной свободе, изнемогая под незримыми вожжами сословного ига… Поэтому пером Мирбо было создано очень интересную профессиональную историю личности в рамочке художественной литературы, где портрет горничной воплотил лицо эпохи. Портрет горничной, разорвавшей узы собственной судьбы.

"Прелестная служанка" Леон Франсуа Комер, 1916 г.

Наверное, странно видеть такие книги в моем списке прочтенного. Для тех, кто не в курсе: Октав Мирбо - французский классик, живший на рубеже 19 и 20 столетий, творчество его было пронизано декадансом идейным, упадком духовным и падением социальным и чисто человеческим, а из-за обилия в произведениях извращенного эротизма, цензурили писателя нещадно. Его знаменитый "Сад пыток", представлявший собой просто квинтэссенцию всего вышеперечисленного, я случайно прочитала в нежные детские годы, и он так жестоко вынес мне моск, что перечитывала я его еще не раз, восхищаясь фантазией автора. Хотя, не скрою, это не с лучшей стороны характеризует мои моральные качества =_=
"Дневник горничной" оказался совершенно другим. В принципе, название говорит само за себя - это дневник девушки Селестины, которая время от времени подрабатывает горничной в домах богатых, не очень богатых и совсем не богатых, но очень пыжащихся казаться богатыми семей, попутно она роется в их грязном белье, как в прямом, так и в переносном смысле. Вообще, если смотреть объективно, роман просто препарирует перед нами слой мелкобуржуазного и нище-дворянского сословия, со всеми их грешками, пороками и печатью вырождения на румяном челе. Селестина, конечно, тоже далеко не святая, она даже пытается получать удовольствие от процесса, но ближе к концу уже понимаешь, кто застрял в этом порочном круге по доброй воле, а кто - из-за стечения обстоятельств, так что горничная эта предстает перед нами уже не такой развязной девицей, какой кажется в начале.
Почему три звезды? Оно очень скучно. Это бесконечное плетение словес при полном отсутствии действия. Утомляешься уже спустя десяток страниц. В целом, отрицать не буду - автор достойный, вот только представления мои о нем были совершенно неверными. Так что, наверное, я и ограничусь в знакомстве с ним этими двумя произведениями.

Когда в игре выпадет такой пикантный пункт, как "Эротика", при выборе книги стараешься соблюсти тонкую грань между откровенной порнографией, бульварной прозой и розово-сопливым любовным романом.
Как мне кажется, эта книга идеально избежала первого, второго и третьего. Героина романа Селестина, молода и хороша собой, но вот выпало ей родится в бедной семье, поэтому она вынуждена работать прислугой. О своих хозяевах как раз и повествует героиня в своем дневнике.
Откровенно говоря, меня сильно сбила аннотация. Ждала фривольностей на каждой странице, а получила глубокий и вдумчивый портрет всех (или почти всех) господ Селестины. Автору удалось тонко и метко изобразить современное ему общество, подчеркнуть те тенденции, которое в ту эпоху начинали нарождаться (еврейские погромы, права для всех и т.д.)
От книги не стоит ждать быстрого развития действий, такого-то фейерверка чувств и эмоций, пикантных описаний. Но она подарит незабываемые часы с интересными героями!

Ничего скандального в книге я не обнаружила: все описания довольно скромны и цивилизованы. Читая аннотацию, предполагала полную эротическую преисподнюю, что-то вроде «Эммануэль», но… нет! Разочарование года))))).
Главную героиню, автора дневника, зовут Селестина. По роду деятельности она горничная, которая надолго не задерживалась ни при одних хозяевах. Девушка обладает чрезмерным любопытством, и опускает свой красивый носик везде и всюду, где без него вполне можно было обойтись. Если честно, то эта деталь раздражала. Не люблю любопытных людей! Они вызывают во мне презрение, так и хочется сказать : «Любопытной Варваре на базаре кое-что оторвали».
Селестина – молодая, привлекательная, в меру хитрая особа.
Октав Мирбо добавил в бочку мёда ложку дёгтя – страшную гибель маленькой девочки Клары. Эта деталь омрачает весь сюжет. Мне кажется, на фоне измен барина, скаредности хозяйки и прочих мелочей – эта трагедия перевешивает и становится самой весомой. Но о Кларе автор говорит неподробно, а как бы поверхностно и без особого сожаления. По крайней мере, мне так показалось.
Жозеф – самый нормальный из всех представленных персонажей. Он служит своим хозяевам долгих 15 лет. Спокойный, надёжный, щедрый ( положил крупную сумму на счёт Селестины) и закрытый на засов мужчина. Мне нравятся мужчины, которые больше помалкивают, чем болтают и разбрасываются пустыми обещаниями. Конечно же, он не чист на руку. Но… не украдёшь – не проживёшь.
Селестина так меняется, когда повышается её социальный статус. Деньги оказывают значительное влияние на людей. Бывшая горничная забыла о том, как прыгала с места на место, неоднократно начинала жизнь с нуля.
Жозеф оказался большим молодцом и талантливым администратором. Кто бы мог подумать! А ведь обычный представитель обслуживающего персонала.
Селестина – авантюристка, ищущая приключений и неприятностей, из которых нужно выбираться. Девушка любит адреналин. Ради любимого мужчины она готова на всё и даже на преступление.
Могу сказать, что Жозеф и Селестина – два сапога пара. Они друг друга стоят. Удивительно, что Мирбо не написал продолжения. Персонажи могли бы много чего натворить!
Этот роман – моя первая встреча с Октавом Мирбо. Ещё хочу прочитать его книгу «Сад мучений». Слышала, что онa похлеще, чем «Дневник горничной».

Применительно к авторам в духе Мирбо часто можно услышать "пощечина общественному вкусу". Штамп говорящий сам за себя относительно внешнего и совершенно ничего не объясняющий относительно того, что стоит за этим эпатажем.

Когда-то я наткнулась на забавный отзыв-строку о "Дневнике горничной" - мол, мало эротики. Забавный - потому что роман ну совершенно не о том и эротическим может быть назван весьма условно, только если сдержанными буржуа начала XX века. Впрочем, судя по роману, у буржуа как раз всё в порядке с личной жизнью и проявляемой в ней фантазией - от вульгарного увлечения горничной до более экзотического пристрастия к женским ботиночкам. Обо всей этой изнанке Селестина, уже не очень юная и весьма опытная во всех отношениях горничная, пишет в своём дневнике, ибо жизнь занесла её в скучную провинцию, где пока что кроме злыдни-хозяйки и смешного в своей страсти хозяина живописать нечего. Селестина по-парижски легкомысленна и кокетлива, неглупа и добра по отношению к мужчинам, что, несомненно, упрощает её жизнь, потому что там где нет удовольствия, есть какое-то материнское желание утешить. Что, однако же, всё портит, так это своенравность и несдержанность, благодаря которым девушка снова и снова меняет места, а с ними и мужчин. В общем, персонаж весьма любопытный и непредсказуемый, за которым одно удовольствие наблюдать.

Тем не менее, два момента порой вызывали раздражение или, по меньшей мере, недоумение. Во-первых, время от времени Селестина начинает выдавать мысли, явно принадлежащие её создателю, и такая прозорливость, такое умение подняться над собственными жизненными обстоятельствами и охватить взглядом всё своё сословие, проанализировать и поставить диагноз - всё это кажется слишком невозможным в малообразованной девушке. Второе же - это обилие грязного белья, от перебирания которого начинаешь к середине романа просто задыхаться. Вот абсолютно то же самое у де Сада - первый эпизод ударяет, второй ещё шокирует, третий вызывает скуку и раздражение, четвёртый - недоверие и смех. При этом каждый эпизод сам по себе мог бы стать сюжетом романа (это я уже про Мирбо, не про де Сада). А чего стоят отдельные сценки, вроде обнаруженного у приличной дамы при таможенном досмотре фалоиммитатора: "Так бы и сказали, что вы вдова!" или счастливого, поющего в саду капитана в день похорон любовницы, которая ему осточертела. Но эти эпизоды - фривольные, трагикомичные, злые - ещё нужно найти в общей массе сваленных в одну кучу нижних юбок. Впрочем, почти детективная линия, которую перемежают эти воспоминания, всё-таки интригует и удерживает внимание, а неоднозначная концовка и отсутствие ответа на важный вопрос оставляют ощущение полного удовлетворения. Всё как в жизни - сомневаешься, взвешиваешь "за" и "против", ищешь доказательства, порой подтасовывая факты, убеждаешь себя, принимаешь решение, а потом так и живёшь, не зная, правильно ли ты поступил. И применимо ли вообще к человеческим поступкам определение "правильно"...

Не сказать, что роман шедеврален, но две экранизации после книги я всё же посмотрела. Свеженькая, 2015-го года в общем мила, близка к тексту и к атмосфере, но слишком глянцева, да и в отношении главной линии карты на стол выложены сразу же - буквально с первых минут очевидно, кто заинтриговал малышку Селестину. Версия Луиса Бунюэля 1964-го года, более утонченная, чёрно-белая, идеально вписавшаяся в мои представления, пусть даже действие перенесено на тридцать лет вперёд, неожиданно сходит с колёс романа и уводит совершенно не в ту степь. Хотя и этот конец по-своему хорош.

"Сад пыток" грешит всё теми же недостатками. При всей социальной нагрузке (казнокрадство, грязь политики, ксенофобия, условность морали высшего света и полусвета, условность морали вообще всей европейской цивилизации) здесь слишком много эпизодов, призванных шокировать, фраппировать (о!) читателя. Это касается, прежде всего, второй части, в которой эксцентричная англичанка и её друг-любовник посещают тот самый сад пыток и наблюдают за всевозможными истязаниями и казнями среди буйствующей красоты природы (и, да, в описания пионов невозможно не влюбиться). Здесь всё чересчур, а параллель любовь-смерть, красота-гниение уж слишком нарочита, оторвана от жизни, призвана именно что - шокировать. И если в "Дневнике горничной" за редкими сценами разврата стоит мощнейшая идея социальной справедливости (а точнее несправедливости), то здесь нет ничего. Или я не разглядела, не знаю. По крайней мере вторая часть осталась для меня как раз такой яркой и безумной, но бессмысленной в общем-то картинкой. Первая же часть "Сада...", прозаичная и такая обычная, напротив, зацепила "социальщиной" и особенно околоколониальными рассуждениями. Не перестаю удивляться тому, что мы ахаем и охаем на тему национал-социализма и в упор не видим, как просто и логично он вырос из расовых теорий и колониальных захватов, из самого менталитета белого человека XIX века. Впрочем, об этом прекрасно написал Свен Линдквист, а я, разошедшаяся не на шутку, умолкаю.

В свое оправдание могу сказать только, что тут виноваты Луис Бунюэль и обворожительная Жанна Моро (в фильме вышла очень утонченная Селестина, не в пример книжной, но таково видение режиссера, как говорится)). После такого фильма я не могла устоять перед соблазном прочесть это произведение.
Что это за книга? Дневник горничной. Зачем она была написана? Для того, видимо, чтобы обнажить, извлечь на свет всю пошлость и глупость общества. Селестина рассказывает множество историй, есть очень трогательные, нежные истории, есть такие, которые вызывают жалость, но, в большинстве своем это описания жизни жадных, глупых, тщеславных господ и похотливых, вероломных слуг. Развратники под личиной святош, пошлые ханжи, скупые богачи, старые фетишисты, обыкновенные мещане -- вот герои ее рассказов, люди, которые живы всегда и везде, которые не переведутся (не удивительно, что Бунюэль не смог обойти стороной это произведение).
Какова же наша героиня? Немного глупа, но хитрости ей не занимать, без ума от мужчин и денег. Уверенна в себе. Порой она меня жутко раздражала. От этого книга кажется правдивее, сама не знаю, почему.
Чем мне понравилась книга? Во-первых хочу обратить ваше внимание на то, что я слушала аудио книгу, читает Ерисанова. Прекрасное исполнение. Я не скучала ни минуты, да чего уж там, книга очень увлекает) Своим разнообразием, своей динамикой. Во-вторых мне понравился конец. Он лучше, чем в фильме и сама концепция отношений Селестины и Жозефа, это ее пленение грубым мужским началом. Прекрасно)

Смачная пощечина общественному вкусу! Мирбо якшался с анархистами, демократами, в буржуазные рамки не вписывался, так что все объяснимо. Объяснимо и то, почему его так активно издавали в СССР: нам в прошлом не могло не понравиться развенчание обитателей аристократических домов. Понравилось оно и мне.

Повествование, как просто догадаться, ведется от лица горничной - Селестины. Девушка она невероятно наблюдательная, весьма неглупая, а при этом еще натура страстная и часто своенравная, что при ее ремесле преимуществом отнюдь не является. Она могла расхохотаться в лицо барыне, когда та была нелепа, могла дать отпор приставаниям того, кто ей был откровенно неприятен, зато, имея склонность к любовным приключениям, с тем, с кем желала, расслаблялась и получала удовольствие. Совсем здоровой эту ее черту я все же не назову: первый мужчина случился у нее тогда, когда она была совсем еще ребенком; нищая девочка, постоянно избиваемая матерью дома, не стала сопротивляться...

От острого взгляда Селестины не ускользнуло ничто: половые извращения господ, измены, их отвратительные личностные качества, их скупость, неискренность, подлость. Богатые люди развращены деньгами, положением, бездельем; бедные - нищетой, невежеством, унижением, измождены непрекращающимися попытками заслужить долю получше, заработать свои жалкие гроши.

В лучших традициях французского романа работает Мирбо, приоткрывая двери господских уборных, перебирая грязное господское белье. Я не назвала бы это эротическим романом, это даже близко не "Любовник леди Чаттерли". Я не стала бы издавать "Дневник горничной" под фривольными обложками. Это не "клубничка" в декорациях 19 века, это откровенное повествование о жизненных драмах многих людей и прежде всего - Селестины, история бедной девушки в мире богатых и мужчин. Всем любителям подобного и французской литературы советую.

Дневник? Горничной?
Дневник – это слишком интимно, камерно. Развернутая же перед читателем панорама – какой уж тут дневник – эпопея. Без малейшего преувеличения. Дневник – код, на самом деле, блестящий литературный приём, блестящий!
Горничной? Да, именно так. Мирбо пишет, что прислуга, усвоив все пороки господ, была лишена их ресурсов. Поэтому оставим дневники – Вертерам, а горничным – смакование господских пороков в лакейской: а как иначе можно подняться лакею? Только встав на голову хозяина. Тем лакей от слуги и отличается.

Две ассоциации и одно соображение возникает от прочтения замечательного романа, чтение которого можно прервать в общем-то на любой странице. Вроде как бумажный сериал с бесконечным повтором вроде бы и меняющихся лиц, удивительно однообразных в своей многочисленности. Конечно, «Чрево Парижа», как и «Дневник», показывающий «пищеварительный» процесс ежедневности, повседневности того класса, который, в том числе, будет «приписан» к Vox populi, vox Dei. Если и покажется не особо приглядным этот класс, ну уж какой есть, всё-то остальное, подозреваю, было ещё более неприглядным.
Вторая ассоциация, конечно же, с блестящим фильмом любимого Бюнюэля о его самом «любимом» классе – буржуазии. «Скромное обаяние буржуазии». «Скромное обаяние», а не бюнюэлевский фильмь по роману, одноименный фильм, можно с открытым забралом назвать экранизацией «про буржуазию». Фильм «Дневник горничной» - такое, очень и очень приблизительное, достаточно далекое от первоисточника, киноповествование.
Соображение, возникшее по прочтению, заключается в том, что без «Дневника» был бы невозможен другой роман, другого француза, «Анатомия одного развода» называющийся (a propos. Так подмывает спросить, себя в первую очередь: А «Дневник» состоялся бы без «Мещанина во дворянстве»?). Формально романы отличаются главной тематикой, но, присмотревшись, обнаруживаешь, что это всё – о ней, только в одном – чуть шире и раньше, во втором – глубже и позже. Но тот и другой – это всё та же французская литература, многословно-подробная, не боящаяся «идеи социальной» (в «Дневнике» много о Дрейсусе и антисемитизме, в «Анатомии» - углубляющийся кризис семьи, которому конца-края не видно).

В романе много того, что называют пикантными вещами. Но французский вкус и такт делают своё дело: ни призрака порнухи, эротика, да, местами – жесткая. Легче сказать, чего Мирбо не описал, нежели перечислить описанное. Эротизм совершенно здоровый, явно оживляющий текст, без него картинка «буржуазного нутра», используя известный литературный штамп, была бы неполной и явно менее интересной.

Книгу рекомендую к прочтению. Замечательная французская литература. Из подборки «100 книг, которые нужно прочесть прежде, чем…»

Очень своеобразная книга. Она начинается в светском салоне, где праздные интеллектуалы смакуют смерть и убийство, как важнейшие проявления общества и цивилизации. А заканчивается где-то далеко в Китае, в причудливом вертепе, где приходит в себя женщина после экстатичного наблюдения за самыми изобретательными пытками в великолепном тропическом саду.

Вся книга написана странно, толчками, кусками. С наслоением разных языков, в прыгающем экстазе. Она прерывается восклицаниями главного рассказчика о глубине своего падения, упитывается куцыми, гротескными диалогами, разливается в приторных и отвратительных описаниях. В чудном аквариуме экзотических запахов, смешанных с запахами смерти, гниения и похоти. В благоухании и вони. Ослепительной роскоши природы, дошедшей до такого исступления, что ничего более живого, чем мясную тухлятину она не может воспроизвести. И в этой точке смерть становится жизнью, потому что жизнь исчерпывает себя.

Книга вдавливается, вползает в сознание, переплетая явления механистической смерти запада, упоенной количеством, и явления изысканного умерщвления востока, одержимого качеством. И достигает своей цели. Весь этот набор картинок и фраз причудливо собирается в один ансамбль. Ансамбль неистовой пляски смерти и завороженного наблюдения за ней. Мирбо удалось погрузить меня в этот тошнотворный бассейн, из которого я наблюдал за его причудливой фантазией, надеясь (не скрою), что скоро все это кончится.

Книга и кончилась. Но просто так отряхнуться и пойти дальше она не дает. Перед глазами вскакивают, как в дьявольском кукольном театре то фигура тупого солдафона, то неистового охотника, то растратчика и пожирателя-политикана, или жирного палача, изъязвленного узника, перемазанного кровью торговца, прекрасной и безобразной самки, одуревшей от смерти. Этот хоровод крутится в псилоцибиновых видениях расцветающих садов. Ненасытных цветов, душных и ослепительных деревьев, немыслимых лиан. В салонах сводников и министерских кабинетах. На залитой солнцем палубе корабля и в чреве темниц с трупообразными заключенными.

Слог Мирбо иногда нарочит, иногда даже смешон, но схвачен гипнотический ритм, а значит опереточные выкрики не особенно мешают. Мирбо безжалостен к современной ему цивилизации, возвеличившей смерть в культ. И построенной на этом культе. Это чудовищно и душераздирающе. Поэтому мы заслужили «Сад мучений».

Вроде как где-то в чем-то стало лучше. Но не в основах. Цивилизация так и стоит на смерти. Физическая смерть – это крайняя черта, инструмент, который применяется для относительно немногих, чтобы другие не переживали за собственную личностную смерть. А вот она нужна, потому что такому обществу нужны воины, производители, потребители, слуги. Личности же не особенно нужны, скорее, даже не нужны вовсе. Заблуждается тот, кто думает, что смерть сейчас не самый ходовой товар. Экзистенциальная смерть – одно из самых массовых требований времени. Да и физическим умерщвлением государства совсем не брезгуют, как мы видим.

октав мирбо (1848) был рождён в период, когда европу сотрясали незатихающие революции. от своей семьи он унаследовал консервативные буржуазные ценности провинциального среднего класса, основательно закрепленные иезуитами, к которым он был отправлен на обучение в 1859 году. однако, несмотря на благие побуждения иисусова общества, насколько побуждения римско-католической церкви вообще способны быть благими по отношению к малолетним французским мальчикам хехе, страдания, претерпленные юным мирбо в стенах ордена, настолько потрясли его неопытную душонку, что в сердце его решительно расцвели цветы возмущения, обиды и перемены убеждений. его бунт не был сиюминутным: сначала он отправился в париж обучаться юриспруденции, потом записался офицером в армию луара во время франко-прусской войны, а дальше началось самое интересное: он устроился работать художественным критиком в бонапартистскую газету l’ordre, набрал вес в литературном сообществе и ушел в радикализм, полностью отказываясь от привитых ему воспитанием взглядов и убеждений.

его карьера во многих отношениях шла в параллель с карьерой анатоля франса, который так же, как и мирбо отказался от своего консервативного наследия и принял яростный радикализм. оба были лютыми анти-клерикалами, оба во всеуслышание поддерживали несправедливо осуждённого капитана дрейфуса. были у них и отличия. карьера франца происходила из штольни академических институтов, в то время, как мирбо начинал с популярной журналистики, отчего их сильные стороны носили абсолютно разный характер. в свете этого факта, совершенно неудивительно, что франц, в итоге, был увлечён коммунистической доктриной, а мирбо стал анархистом.

анти-клерикализм франца впервые вступает в силу в его короткой новелле “la tragedie humaine”, где добродетельный священник жестоко разочаровывается, обнаружив, что единственное пристанище милосердия и прощения в мире, где господствует безнадежно развращенная церковь, это объятья сатаны. нельзя представить более сильного контраста между этим лаконичным и трогательным сюжетом и «аббатом жюлем» мирбо, который рисует сложный и отчасти парадоксальный портрет его эпонимического анти-героя; истого чудовищного воплощения бесчестного священника. интенция мирбо кристально ясна, он хочет показать, что гнусный жюль, на самом деле, жертва общества, отражение морального разложения, свойственного его окружению. все бы хорошо, если бы не гротескные гиперболы, используемые им для того, чтобы мелодраматизировать его доводы и аргументы. спишу это на его религиозное прошлое, страсть как любят эти фанатики драму и водевиль. хлебом не корми, дай только всяких небылиц пустословных понапридумать с пердящими кровью единорогами и патлатыми оборванцами, умеющими ходить по воде. вот эта гилатрагедическая экстравагантность, в итоге, и стала непрерывным бременем мирбо.

разница между деликатностью франца, всегда очень педантичного и скрупулёзного, когда дело касалось имплицитно шокирующих посылов и скандальностью мирбо - вопрос метода. метод франца сделал его нобелевским лауреатом, метод мирбо взбудоражил публику и заставил ее говорить о его работах, как о похабной и непристойной макабрической порнографии. его даже с маркизом де садом сравнивали, так, на минуточку. запахи уборной смешиваются с запахом бойни, крыса вгрызается в анус заключённого, ощущение летаргического оцепенения сжимает грудь, глухие жалобы, звон цепей, прерывистые вздохи, как кузнечные меха, странный и протяжный рев диких зверей, ужасные миазмы трупов, аммиачная едкость которых режет глаза, хирург срезает кожу с лица каторжника, женщина на лодке в китае бьется в истеричном оргазме - это все мирбо. скандальный и бесстрашный, он поистине один из самых поразительных, оригинальных и интересных продуктов великой французской традиции философского романа.

вероятнее всего, «сад истязаний» стал одним из самых сложных для написания произведением мирбо, так как это был его первый роман, не опиравшийся на автобиографический материал, которые многие годы подпитывал его прежние работы. это также его первый и единственный роман, соединяющий в себе несколько литературных традиций: традицию утопического романа, традицию критического conte philosophique, и традицию французского ориентализма.

по своей конструкции, «сад истязаний» - как мне кажется, вполне осознанно - вторит «утопии» мура. у мура было предысловное письмо, знакомящее читателей с рассказчиком, у мирбо - вводная часть, представляющая «манускрипт». у мура был диалог, критикующий современное ему общество, и следующая за ним основная часть, повествующая, отчасти в сатирическом, отчасти в гомилитически-проповедническом тонах о воображаемом острове утопия. у мирбо тоже есть это разделение: первая часть являет собой сатирическое исследование современного общества через сокращённую автобиографию автора манускрипта, вторая - детальное описание аллегоричного сада истязаний, куда рассказчика привезла его удивительная любовница клара, которую, кстати, можно назвать идеальным примером конносье садизма. а все потому, что у «сада...» и де садовской «жюльетты» очень много похожих эпизодов. это объясняется природой обеих работ, которая требует подробных дескрипций методов пыток и экзекуций. тем не менее, эти сходства тают при выявлении чрезвычайно очевидных различий философских дискурсов, с которыми оба писателя связывают свои тезисы.

идею «жюльетты» можно расколоть так же просто, как куриное яйцо: как только человек осознает (по мнению героя де сада, к этому должен придти каждый мыслящий человек), что бога нет, фундаментальное зерно нашей морали как бы развеется по ветру. если не существует никакого бога, способного наградить нас за мучения или наказать за злодеяния, то не существует и никаких оснований для того, чтобы мы предпочитали добру злу. в таком случае, как только страх воздаяния элиминирован, выбор между ними контролируется исключительно чувством вкуса, деспотичными эстетическими предпочтениями.

у мирбо же совсем другие соображения. он изобличает наш мир, такой ухоженный, аккуратный и лощённый, с его красивыми белыми фасадами, ханжеством, лицемерием и европейской цивилизованностью. он выписывает аналитический диалог (в предысловии), сатирическую карикатуру (на первый страницах основного рассказа), и фантастическую аллегорию (в конце первой части), срывая все маски и иллюзии с традиций и философии, таким образом раскрывая все бездушие и извращенность всего того, что лежит в основе «цивилизованного» человека. там, где де сад подготовил почву для моральной смуты, мирбо прямолинейно возвал к нравственному поруганию.

сердце «сада...» - это отношения между рассказчиком и его любовницей кларой, которую он встречает во время своего «изгнания» из франции. как и многие другие анти-герои мирбо, рассказчик - типичный развращенный испорченный продукт социума, в котором все моральная власть - родительская, образовательная, юридическая и политическая - шоу и фарс. здесь, единственный мотив всех человеческих пробуждений - это ничто иное, как стремление получить выгоду и нажиться за счёт других людей. рассказчик, мнящий себе аташе дьявола, проводит параллели между собой и циничным эженом мортеном, сумевшим стать министром франции, но вскоре обнаруживает, что он не способен идти по головам. он - рядовая пешка, не умеющая воспользоваться возможностями, которые предоставляет ему судьба. жалкое зрелище.

это понимает и сам рассказчик. испивший чашу позора, он поджимает облезлый хвост, закатывает губу и надевает халат. эжен убедил бедолагу отправиться в экспедицию на цейлон под видом ученого, пока не стихнет парламентёрская буря. там он и встречает клару, femme fatale, которая ещё заставит его попотеть в самых неожиданных местах. именно посредством клары мирбо ставит рассказчика в открытую конфронтацию с теми силами, которые вылепили его натуру, не только в форме сада, то и в форме реакций на него, которые представлены в виде сплава из викарного возбуждения от увиденной жестокости и эротического возбуждения плоти, против которых наш отважный герой, кстати, даже пытается бунтовать. после того, как клара теряет сознания от оргазма, полученного во время оргии, рассказчик встаёт на дыбы и сопротивляется. этот бунт, такой смешной, такой нелепый - совершенно очевидно - дело трусости, а не прозрения, ибо деревья гнили и разврата уже пустили свои корни в его слабое сердечко.

книга эта, конечно, непристойная, так как она нападает на саму идею пристойности и клеймит ее, как пустую симуляцию. это хоррор, не в лавкрафтовском смысле, здесь нет леденящей кровь угрозы, разжигающей саспенс. это просто страшная история. по-настоящему страшная. у лавкрафта герои могут убежать от источника ужаса, так как он внешний, у мирбо данная возможность исключена. здесь герои вынуждены смотреть в лицо своим самым пугающим секретам